Квартира Романовича отдавала брутально-холостяцким душком: черный паркет, абстрактные скульптуры, черная органза на окнах, огромный полукруглый черно-белый диван, шкура зебры (ужас, ужас, ужас!) на полу посреди гостиной, забитый элитной выпивкой бар. Мужественно, дорого, броско. Пошло.
– Нравится? – повел бровью Роман, истолковав затянувшуюся паузу по-своему. – Один аргентинец оформлял. Талантливый, сука. Поклонник Карима Рашида.
– Больше похож на поклонника аргентинских сериалов, – заметила я, – в которых загорелый Хуан Антонио душит увешанную дутым золотом Марию Эманнуэлу, а потом оказывается, что она давно потерявшаяся дочь пятой жены его отчима, и на этом строится вся интрига на пятьсот восемнадцать серий!
– На тебя не угодишь, – рывком он притянул меня к себе, и вот мы оказались на пресловутой зебровой шкуре, которая, видимо, отражала его представление об идеальном любовном ложе успешного московского самца и на которой до меня извивались сотни его постоянных и случайных любовниц.
Я закрыла глаза и абстрагировалась от шкуры и прочего черно-белого безумия вокруг.
* * *
– Ты молодец, зря времени не теряешь, – сквозь зубы приветствовала меня Алена, когда следующим утром, бодро напевая хит Мадонны Like a Virgin и сыто блестя глазами, я появилась в офисе.
– У тебя какие-то проблемы? – промурлыкала я.
Ссориться не хотелось. В голове разливанным морем шумела вчерашняя ночь. Он оказался не таким уж мачисто-предсказуемым, этот Роман Романович. Быстро заставил меня забыть и о зебровой шкуре, и о прочих мещанских вычурностях. Он был желанной прививкой от одиночества. Взрослый, опытный. Я уснула под утро – с трудом, но все равно встретила новый день отдохнувшей и разрумянившейся.
А в офисе меня дожидалась охапка белоснежных тропических лилий в золотой оберточной бумаге.
– Ловко ты его, – криво усмехнулась Алена, и я заметила, что она вертит в руках какую-то визитную карточку.
– Ты о ком?
– Да ладно тебе, хватит прикидываться овцой. Карточку принесли вместе с цветами. Здесь написано, что ночь была волшебная и надо бы ее повторить. Странно, ты выглядишь как недотрога, никогда бы не подумала, что ты сильна в постели.
– А что, у вас так принято: читать чужие письма? – Я выхватила из ее рук карточку.
Интересно, когда он все это успел? Мы почти все время были вместе. Неужели позвонил флористу, пока я чистила зубы? Значит, у него есть знакомый флорист, и эти утренние цветы – не внезапный порыв души, а ритуал, для него естественный. Или он все продумал заранее. Еще вечером заказал букет, прекрасно понимая, что начавшаяся в гавайском баре ночь будет иметь продолжение на зебровой шкуре?
И в том, и в другом случае как-то это мелко, неправильно…
«Дронова, ты выпендриваешься и придираешься к мелочам! – мысленно одернул меня внутренний адвокат дьявола. – И вообще, когда тебе в последний раз дарили цветы? Федор предпочитал приносить то, что попроще – винцо из своего магазина. Может быть, дорогое бухло не самый романтичный подарок в мире, но ты была вполне довольна. А теперь придираешься».
– Я столько раз пыталась с ним сойтись, – распиналась Алена. – Столько раз приходила к нему в офис. И вот оказалось, что рецепт прост. Не надо ни дара убеждения, ни находчивости, ни специальных знаний. Просто раздвинуть ноги, и контракт твой.
– Зная тебя, уверена, что ты начала с раздвигания ног, а потом уж перешла к дару убеждения и специальным знаниям, – ухмыльнулась я. – А вообще, каково это, дожить до двадцати шести и не научиться скрывать зависть?
* * *
У нее было звучное, как у принцессы из современного фэнтези, имя – Мара Мареева. У нее были печальные глаза цвета топленого шоколада и рыжие волосы, спускавшиеся на плечи красивым каскадом ухоженных кудрей. У нее был рост манекенщицы и фигура легкоатлетки, ее тело было эталоном подиумного шика XXI века – обезличенной бесполой красоты. Ни грамма жира на упругих бедрах, твердая круглая попа, сильные руки, плоский живот. Ей самой это не нравилось, она бы все отдала за тот самый бабий жирок, от которого иные избавляются, мучаясь в спортзале и изводя себя диетами. Мара одевалась как цыганка или хиппи, она любила пышные цветастые юбки до пола, блузы с драпировкой, пальто с богатой вышивкой, яркие лоскутные платки. На нее все оборачивались – и мужчины, и женщины. Не потому что она была так уж невозможно красива, нет, просто она была иной, совсем не похожей на других людей из толпы. И даже не сразу было понятно, в чем тут дело, ну разве мало в этом городе высоченных рыжих женщин? Скорее в примитивной психологии или даже в биологии первичного восприятия. В ней чувствовался диссонанс. Хотелось задержать взгляд на ее точеном лице, хотелось ее рассматривать, не любуясь, но изучая.
