Кабаньас — так называлось местечко.
Там только пирс был, и больше никакого порта. Ширина пирса метров, наверное, двадцать, а в море вдаётся метров на 250-300. Только с двух сторон и можно причалить.
Прибыл лоцман. С ним причалили.
Сразу появилось несколько катерков охраны, и кубинские пловцы стали дежурить с аквалангами. Заныривали периодически, проверяли днище. У нас тоже одно орудие было замаскировано и подготовлено для стрельбы. Сейчас думаю: хуйня какая-то. Ну что эта пушчонка могла сделать? От кого оборонять?
Первое, что я заметил на берегу, — крабы. Как раз где кончался пирс и начиналась земля, они строем через дорогу бежали, боком. Запомнилось мне.
Потом сами кубинцы. Там несколько палаток стояло солдатских. У нас глаза на лоб: пацаны от двенадцати до шестнадцати лет — такая армия. Среди них небритый команданте лет под сорок. Выглядит, как наши мужики под пятьдесят, которые за собой не ухаживают. У пацанов русские автоматы ржавые — ППШ этот с большим диском. Винтовки какие-то, карабины, револьверы. Одеты во всякую херню — ни обмундирования, ничего.
Пока мы стирались-полоскались, матрос один торговый к нам подсел, который по-испански где-то уже насобачился. Стал переводить. Кубинцы начали нас про какие-то свадьбы спрашивать, мы их про женщин, про местные обычаи. Разные матерные слова сразу все стали учить.
В общем, за двое суток мы выгрузились, и сразу пришли грузовики — в основном, американские, здоровые такие. Совершили мы со всем хозяйствишком ночной марш по провинции Пинар-дель-Рио. Проезжали какие-то маленькие посёлочки, городки. А грузовики без тентов. Всё видно. Едем, глазеем на их ночную жизнь.
К утру приехали.
Расположились километрах в восьми от городка Артемиса. Самое узкое место острова: тридцать три километра от моря до моря. До Гаваны километров девяносто.
С одной стороны два больших поля, с другой — заросли. Кустарник высокий. На том месте ранчо было, и поля, видимо, тростником раньше были засеяны.
На ранчо контрреволюционер какой-то висел повешенный. Прямо перед нашим приездом кубинцы его сняли. Нам говорят:
— Враги революции отравили воду в колодце.
Опять не мыться! А жарища же страшная. Потом уже повадился я ходить на это ранчо — там водонапорная башня стояла. Наверху бетонный бак, метра три в диаметре. У бака крышка с люком — как раз пролезть можно. Внутри темно, жутковато, но вода прохладная. Залезешь и сидишь. Вылезешь, дойдёшь до части — всё, опять смерть.
На следующий день снаряды перевозили с берега — тоже на кубинских машинах. Кто-то другой на берегу грузил ящики, мы только принимать должны были. Со снарядами заодно привезли автоматы и цинки с патронами.
Вдруг шум-гам: пропало две машины с автоматами! Впереди колонны шла контролирующая машина с рацией, сзади другая замыкала, а в центре две машины подряд каким-то образом в сторону ушли. Кубинцы остановились кофе попить, или что там. Чёрт их знает, у них свои мысли. А у нас забегали все: ой-ой, расстрел, блядь! Этими автоматами батальон контриков вооружить можно!
Только мы палатки временные поставили, пушки поставили, я сразу на пальму полез за кокосами.
Нас медицина наша настропаляла: остерегайтесь! Не жрите ничего! Может быть эпидемия! Жара, холодильников ещё нет, антисанитария, экзотика, желудки не приспособлены. В предыдущей партии уже столько дизентерией заболело!
Нееет, сразу залез на эту пальму. А на верхушке-то тонко, блядь, страшно — высоко! Да ободрался весь. Да никак не открутить эту сраную кокосину. Крутил, дёргал — еле два ореха сбросил. Колотили-колотили их, ножом ковыряли — никак не вскрыть.
Потом Дима ожил, который на корабле умирал, и орешки нашёл какие-то. У него родители были то ли геологи, то ли в этом роде. Брали его с собой в экспедиции. Учили съедобные коренья искать.
Приносит он эти орешки:
— Попробуйте, — говорит. — Не знаю, как вам, а мне очень нравится.
Смотрим: кустарник с белыми ветками. Кору порежешь — смола течёт красная, тягучая, как варенье. Под кустами валяются плоды: желтоватые, продолговатые, и внутри косточка, как у сливы. Нажрались мы этих плодов и запаслись ещё. У меня карман целый был навален.
