Пока плыли до Борнхольма, датского этого острова, ещё можно было по палубе походить. Как только Борнхольм прошли, всех загнали в трюмы и расставили офицеров у выходов. Мол, не вылезай ни хера и сиди гадь в этот тазик. Почему-то сразу все захотели гадить. Хотя поначалу ещё ровно шли, качки не было сильной.
Прошли все эти узкости, прошли мимо Англии, стали куда-то к Испании сворачивать, и тогда снова открыли трюм. Обогнули Европу, стали опускаться ниже — куда-то к Островам Зелёного Мыса, вроде. Видели по дороге Канарские острова, на расстоянии.
Только нас выпустили из трюма, стало сильно качать. По борту навесили деревянные уборные — как у некоторых висят ящики цветочные на балконах. Очков четырнадцать, наверное, было. Как качать начало, ты то задницу в это очко, то рожу. Дима у нас такой был — тот вообще только зашёл на судно, только двигатели заработали, только затрясло немножко, и пиздец: до самой Кубы лежал в обмороке. Не ел, не пил почти. Мы думали: всё, не доживёт.
На третьи сутки только нам объявили, что наша цель — Остров Свободы. На третьи сутки, когда мы в открытом море были. Якобы только что вскрыли секретный пакет, а там написано: «Курс на Кубу».
Ё-моё! Мы загудели: кто что знает про Кубу? Никто ничего не знает. Фидель, «Куба си, янки но» — всё. Никто нас политически не подковывал. Наши старшие командиры объединились с корабельными и пьянствовали там потихоньку. К нам не приходили. У них каюты были отдельные и свой паёк. Только учения проводили несколько раз: куда ныкаться, если тревога, как передвигаться. К носу бежишь по правому борту, к корме — по левому. Вот мы и бегали.
Хлеб для нас кончился сразу. Пресной воды давали котелок на день: хочешь — пей, хочешь — мойся. У команды была своя пекарня и баня, но мощностей хватало только на себя. Зато сухарей и забортной воды — сколько хочешь. На корме поставили армейские кухни на колёсах, но кормили нас в трюме. Макароны по-флотски, в основном. Первое и второе в одном флаконе.
Ещё бочек с селёдкой наставили везде, но какая там на хер селёдка? И так пить всё время хочется. Жарко. Хорошо, ветерком обдувало на палубе. Узлов 17-19 скорость была у этого «Альметьевска».
Наши командиры договорились с командованием судна, кто когда порядок будет наводить: палубу скрести, машинное отделение мыть и так далее. Но я-то сам тоже в командирах. Ничего не скрёб. Мы со старшиной нашли там ринг и прыгали по нему в перчатках. Бокс изображали. Или солёной водой поливались из шлангов.
Корабль я весь облазил. Ничего там интересного, кроме чистоты. Ну, и океан красивый: рыбки эти и дельфины всё время прыгают. Волна бежит за кормой. Я же в детстве мечтал матросом стать. А тут посмотрел на этих матросов и думаю: хуета какая-то. Ничего этот матрос не делает. Ходит только и моет всё день и ночь. Подкрашивает что-то.
А нам сделали культурный досуг. Киноаппараты в трюм поставили узкоплёночные.
В первые дни раздавалось с утра до ночи:
— Фильму давай! Мероприятию крути!
Кто-то орёт: «Хорош! Поспать хочется!» А ему: «Какое спать!» Смотрим «Чапаева» и «Бровкина на целине». «Самогонщики» тогда ещё вышли.
Потом, на подходе к Кубе — наверное, за двое суток, — нас снова замуровали. Сидим в этой жаре, параши пузырятся, воздуха не хватает. Фильмы уже все просмотрели с зада наперёд. То орали «мероприятию крути!», а тут уже остоебенило это мероприятие.
Но, в общем, доплыли благополучно. Только штормик нас потрепал. Мы спускались почти до экватора, обходили как-то эти штормовые широты, но всё равно довольно сильно качало. И меня тоже тошнило. Но всё обошлось.
Мимо Гаваны проходили ночью. Каким-то я образом оказался на палубе. Помню, город весь в огнях. Куба плывёт мимо, а мы сидим и ждём, ждём. Никто нам не говорит, когда останавливаемся. Но должны же когда-нибудь остановиться!
Уснули в конце концов. И вот утро. И тихо-тихо. Не работают двигатели! Все высыпали на палубу, а там воздух такой прозрачный, и горки на берегу. Берег недалеко, бухточка небольшая. Звук на большое расстояние разносится, и слышно, как два кубинца перекликаются гортанными голосами — с эхом. Ё-моё. Всё такое необычное. Не забыть.
