Поклонившись, трое друзей, ускоряя шаг, покинули жаркие хоромы «правого царева уха» Семена Никитича Годунова и со всех ног бросились к Архангельскому собору, возле которого высились обширные каменные палаты для приказных ведомств, недавно выстроенные волею царя Бориса Федоровича. Митька так торопился, что оступился на ступеньках крыльца, едва не сбив с ног какого-то отрока лет шестнадцати, серьезного, с приятным лицом и темными печальными глазами. Тот успел отскочить в сторону, а Митька чуть было не растянулся на площади – хорошо, вовремя ухватился за перила крыльца, так, держась за них, и съехал вниз, проелозив по ступенькам задом.
– Эй, вьюнош, – окликнул парня встреченный отрок. – Не ты ль потерял? – он кивнул на выпавший из-за Митькиного пояса свиток.
– Ой! – Митрий округлил глаза. – Вот я тетеря-то! Фуражная грамота! Благодарствую, мил человек, спаси тебя Боже! Иначе б чем мы лошадей кормили?
Приятели – Иван с Прохором – вернулись к крыльцу и чинно поклонились отроку. Тот с улыбкой кивнул и вошел в дверь. Позади проследовала свита… Ага, у него еще и свита.
Митька посмотрел на друзей:
– Не слишком ли низко вы тому парню кланялись?
– Не слишком, – ухмыльнулся Иван. – Поверь мне, Митя, не слишком.
– Вообще-то, именно ему мы обязаны кормом для наших коней, – смущенно заметил Митрий. – И все же – кто это? Кажется, я его уже где-то видел. На редкость приятный и серьезный молодой вьюнош, сразу видно, не из всяких там щеголей…
Иван с Прохором вдруг переглянулись и, не сговариваясь, захохотали.
– Во ржут! – обиделся Митька. – Лошадины нормандские.
– Митя, так сказать тебе, кто этот серьезный юноша, коего ты едва не сбил с ног, в неумном усердии слетая с начальственного крыльца?
– Я бы помолчал про неумное усердие – сами-то ведь не лучше.
– Не лучше, не лучше, согласны, правда, Прохор?
Прохор ничего не ответил, лишь молча кивнул, а потом, хлопнув Митрия по плечу, негромко промолвил:
– Митька, тот парень – царевич!
– Царевич?!
– Ну да – Федор Борисович Годунов. Будущий царь.
– Ох ты, мать честная! А вы не врете, часом?
– Ей-богу! Клянусь святым Обером!
– Господи… – Митька задумчиво покачал головой. – Царевич… А вроде бы неплохой парень, а?
– Все они неплохие… – начал было Прохор, но тут же замолк – Иван предусмотрительно ткнул его кулаком в бок.
– Ну, пошли, что ли? Дел у нас на сегодня – выше крыши.
Митька расхохотался:
– Уж это ты верно заметил, Иване! Дел – выше крыши. И мне почему-то кажется, что не только на сегодня.
В приказной избе – так именовались недавно выстроенные каменные палаты – парни получили для изучения все требуемые документы и, потеснив на время одного из старших дьяков, уселись в одном из присутствий – изучать.
– Жаль, мы не всех мертвяков видели, – усаживаясь на лавку, негромко посетовал Митрий. – Только последнего.
– Мне и того хватило, – Прохор покачал головой. – Поймать бы убивца – удавил бы своими руками.
– Ну, раскудахтались, словно куры, – оторвавшись от грамот, буркнул Иван. – То им не так, это… Работать надо получше, вот что!
– Главное – побыстрее, ваша милость, – съязвил Митька. – Tres vite, monsieur, tres vite!
Бумаги изучали недолго – выписали каждый себе то, что потребно, а далее разделились – каждый взял себе по трупу, в фигуральном смысле, конечно, для того чтобы, встретившись вечером на усадьбе, все можно было бы, как выразился Митька, сложить в одну картину.
– Только бы получилась она, эта картина, – вздохнул Иван и, покосившись на Митьку, добавил: – Тоже мне, Леонардо!
Трупы поделили по-честному, кинув жребий. Потом вышли из приказной избы, сели на коней и разделились. Митрий, коему достался убиенный сын думного боярина Ивана Крымчатого, направился в Белый город, Прохор – в хоромы купца Евстигнеева, на Скородом, ну а Иван – на Чертолье, на принадлежавший воеводе Федору Хвалынцу постоялый двор – сам воевода почти постоянно проживал в Ярославле.
Пока Иван скакал, погода изменилась: сияющее в небе солнышко проглотили мерзкие серые облака, задул ветер, бросая в лицо поваливший хлопьями снег. Юноша поплотнее запахнул однорядку, пожалев, что не надел еще и шубу. Пришпорив коня, по небольшому мосточку пересек Неглинную, проехал Белый город и, миновав крепостную стену, повернул налево, к Чертолью. Поначалу и здесь, как за стеною, маячили с обеих сторон высокие, рубленные в обло хоромины, отгороженные от улиц крепкими частоколами. Мела пурга, на редких прохожих из-за заборов лаяли псы. Чем дальше, тем ехать стало труднее: хоромы сменились курными избенками, какими-то заброшенными садами, оврагами, ямами; пару раз даже пришлось спешиться, осторожно провести коня под уздцы, иначе б точно угодил в припорошенную снегом ямину, на дне которой уже барахтался какой-то черт. Иван даже остановился – может, нужна помощь?
