В первом этаже — лавочки, магазины, мастерские кустарей, на втором этаже — жилье. На террасах и балконах полно детей, женщин. Вся старая часть города словно большой беспорядочный универмаг, составленный из карликовых магазинчиков.
Встречают нас радушно. Охотно рассказывают об обстановке. С мятежниками на Суматре покончили недавно. В районах, которые долгое время находились в их руках, предстоит много работы.
— Многие мосты и дороги, — рассказывает высокий пожилой офицер с седеющими висками и острыми морщинами в уголках глаз, — разрушили мятежники. Наступает пора работы школ, а многие школьные здания разбиты.
— Но восстановить мосты и починить школы, — улыбается он, — все-таки легче, чем воевать против мятежников.
В Медане часто задают вопрос:
— А как дела с Асаханом?
В центральной части Суматры находится высокогорное озеро Тоба. Со всех сторон оно окружено живописными скалистыми горами, сквозь которые из озера по узкому ущелью пробивается река Асахан, впадающая в Малаккский пролив.
Суматра располагает большими запасами бокситов, но заводов, где можно было бы перерабатывать это ценное сырье, нет. По просьбе правительства молодой республики Советский Союз решил помочь Индонезии построить на Суматре Асаханский комбинат.
Асаханский комплекс — это гидроэлектростанция, линия электропередачи, железная дорога, алюминиевый комбинат. Электростанция рассчитана на мощность в 120 тысяч квт. Примерно половину этой энергии будет потреблять комбинат, другая часть ее пойдет для Медана и новых промышленных предприятий. Асаханский комбинат будет давать ежегодно десятки тысяч тонн алюминия. Индонезия станет хозяином своего богатства, сама будет производить алюминий и распоряжаться им.
Наступал вечер. Закрывались последние магазины. На улице уже не видно прохожих. Затихал шум моторчиков, которые в Медане в отличие от Джакарты широко применяют бечаки.
Разговор про Асахан, про государственные плантации, которые должны работать лучше, чем плантации частных предпринимателей, про дороговизну, когда рабочему трудно даже рис купить, продолжался, несмотря на поздний час.
— Дело пойдет лучше, мы в этом глубоко убеждены, — говорил один из местных профсоюзных работников, молодой человек с черными живыми глазами, невысокий, одетый в белую рубашку с расстегнутым воротом.
— Лишь бы нам не мешали новые колонизаторы, все эти господа советники, эксперты, пророки «свободного мира», — продолжал он.
— А какая река больше — Волга или Муси? — спрашивает нас юноша индонезиец.
Река притягивает к себе людей. Они хотят пользоваться ее щедрыми дарами, заставить ее работать на себя, двигать корабли, танкеры, баржи. Им хочется любоваться ее красотой, провожать взглядом убегающие в бесконечную даль желтые волны, встречать на реке рассвет и провожать порой розовый, порой полыхающий огнем или серый, в дождливых тучах, закат.
Мы плывем на пароходе, и вокруг нас толпы лодок и лодчонок с подвесными моторами. Одни из лодок — щеголихи с синими или красными бортами; другие — труженики, борта которых, словно руки рабочих, в ссадинах, трещинах, пропитанных маслом и бензином; третьи — шустрые ловкачи, готовые быстро доставить вас в какой-нибудь пункт на берег.
Оставляя позади пенистый белый хвост, несется глиссер.
Словно выпрыгивая из воды, летят скутера.
И вся эта трескотня моторов, и обилие судов и суденышек, и огромные белоснежные баки на берегу, и корпуса нефтепере! онных заводов — все это говорит о том, что Суматра одно из богатейших нефтяных месторождений в Индонезии.
Пароход плывет мимо мощных предприятий компаний «Станвак» и «Шелл». Они здесь — монополисты.
По-английски «Шелл» означает «ракушка».
Первоначально компания «Шелл» появилась как предприятие, занятое добычей жемчуга. Позднее компания превратилась в нефтяную. И теперь, лишь как память о днях ее рождения, всюду на рекламах, на автозаправочных станциях компании «Шелл» изображается ракушка.
Палембанг стоит на берегу Муси. Это большой и очень оживленный город. В лучших для жизни местах — прекрасные бассейны, водные станции, стадионы, удобные и уютные домики.
