Много знает отец Пакехсам — его и теперь иногда привозят в казармы, чтобы он рассказал истории, которыми набита его память.
…Аэродром, на котором сел наш самолет, носит имя Хасануддина. Университет в Максассаре тоже носит имя Хасануддина; студенты университета, также как и студенты других индонезийских университетов, носят белые костюмы и черные шапочки с цветным верхом. Каждый факультет имеет свой цвет.
Чем же прославил себя Хасануддин, если его именем называют и аэродром, и университет, и дивизию?
В далекие времена — это было в XVII веке — голландская Ост-Индская компания дралась за пряности сказочных Молуккских островов, а Молукки — соседи Сулавеси.
Голландцы запретили султану острова Хасануддину торговать с Молукками. Они пытались лишить его возможности развивать Сулавеси так же, как они хотели заставить жителей Молуккских островов отдавать пряности голландским купцам.
Но Хасануддин был человек с характером. Он не послушался голландцев, а сговорился с раджей Талло.
— Почему бы нам не выступить вместе, — говорил султан, — и не проучить этих господ? Пусть они боятся нас и дрожат перед нами, как лист на ветру.
Они создали вооруженный флот, в котором насчитывалось сто парусных лодок, и направили его к берегам Амбона на Молукки. В конце марта 1653 года — этот день отмечен в календаре индонезийцев — флот появился у берегов Амбона.
Произошло сражение двух флотов. Ни та, ни другая сторона не одержала победы в этой схватке. И все-таки можно было считать, что голландцы потерпели поражение; ведь прежде на Молукках не было такого, чтобы индонезийцы били колонизаторов. Землетрясения в Индонезии бывали, но чтобы индонезийцы подняли руку на колонизаторов — этого не было. Когда индонезиец встречал на дороге белого человека, он становился на краю дороги на колени и отворачивал лицо — в знак безмолвной покорности.
Даже голландцы вынуждены были назвать Хасануд-дина «боевой петух Востока».
Прошло более трех лет со дня памятного сражения. В конце 1666 года голландцы послали под командованием Спеелмана эскадру к берегам Южного Сулавеси.
Флот подошел к острову и встал в макассарской бухте. Спеелман потребовал извинений от султана и заявил, что Хасануддин должен просить прощения у голландского правительства. Но Хасануддин ответил, что никакого прощения просить не будет, что прощать его не за что, потому что он ни в чем не виноват.
Спеелман отплыл ни с чем.
Прошел еще год. Получив дополнительную помощь, Спеелман пошел вдоль берегов Сулавеси, истребляя все на своем пути, а в качестве опорного пункта построил форт.
Однако и это не остановило борьбу.
— Когда один падал, на его место вставал другой, — говорит отец Пакехсам окружившим его слушателям.
— Форт этот был где-то в тех местах, — показывает отец Пакехсам сухим коричневым пальцем в сторону моря.
— Позднее туда привезли и нашего Дипонегоро, — продолжает старик, вспоминая другого героя индонезийской борьбы, — там он и умер семидесятилетним стариком.
— А вот я задержался, уже две жизни прожил, — смеется он и вытирает слезящиеся от яркого солнца глаза.
Отец Пакехсам устал; он уходит в тень, под навес из циновок.
Рассказ продолжает молодой полковник в стальных очках с модными усиками под широким носом. Уже в наше время колонизаторы преследовали за малейшее непослушание. Они чинили на острове жестокую расправу и перебили больше сорока тысяч индонезийцев.
— Все было очень просто, — сурово говорит полковник, — человека убивали, чтобы не возиться с ним: с пленными для колонизаторов, по их мнению, было слишком много хлопот.
Сил народа оказалось больше, чем сил колонизаторов. Но как теперь, так и в те времена палачи и угнетатели, меняя один костюм на другой, пытались прятать свое подлинное лицо.
Когда нельзя было больше открыто выступать против народа самим, колонизаторы стали создавать отряды мятежников. Почти шесть лет, до 1946 года, здесь разжигал вражду чистенький и аккуратный, получивший европейское образование Вестерлинг. Это был ловкий шпион и провокатор. После неудач Вестерлинг исчез. Но через четыре года он вновь появился — уже на Яве, в Бандунге. Однако и отсюда ему пришлось бежать.
