Мы тоже перестали стрелять – и крикнули немцам, чтобы они выбросили все оружие в воду. Сейчас подойдет транспорт, беря их на борт, будем обыскивать, у кого найдем хоть нож или пистолет, самого выкинем в воду – если же в шлюпке окажется оружие, неизвестно чье, то будет это будет с каждым десятым из бывших в ней. Фрицы подчинились – видно было, как они выбрасывают свои железки. После чего мы приказали явиться на лодку командиру и старпому. От сбившихся в кучу шлюпок отошла одна, нам на палубу поднялись немец в парадном мундире с кортиком – козырнул мне, пытаясь сохранить лицо, представился как корветтен-капитан Хольц, старший помощник, и сам отдал свой кортик и пистолет. На мой вопрос, где командир – он указал на шлюпку, откуда двое немецких матросов выносили тело с перевязанной головой. Ранен при взрыве? – нет, пытался застрелиться, не вынеся позора. Но ведь не застрелился же – значит, позор ему будет. Тут первый немец, Хольц, напомнил нам о Гаагской конвенции, что-то там о военнопленных.
Вот сцуко! Наслышаны уже, как они с нашими пленными – а как сами, тут же поют о правах и конвенциях. Ну я тебе счас..
– Вы сами разорвали все конвенции, своим зверским обращением с нашими пленными и мирным населением. То что вы сейчас все живы, это исключительно моя добрая воля. В полученном мной приказе не было – обязательно оставить вас живыми. Марш на нос – и стой там тихо. Ермилов, переведи.
А куда мне еще – этих двоих? В кубрике – те двое фрицев с лодки сидят. Тот, который командир – еще проболтается, что видел. Так что – на палубе переждете, не сахарные! Ранен? – ну а чем мы ему поможем? Сейчас наши подойдут – передадим; так лучше, чем тушку по трапу, вверх-вниз.
Вдали "Шеер" болтается. Рядом с нами, куча шлюпок с плотами, на волнах, целая тысяча фрицев – однако же, ведут себя смирно. Мы, в полной готовности, на всякий случай – расчеты у сорокапяток, стволы на немцев повернуты.
Уф, наконец-то! "Сибиряков" показался.
А ведь получилось!!!
Качарава Анатолий Алексеевич, капитан парохода "Сибиряков". Карское море 25 августа 1942.
Слушай, ну и событие! Ну и рейс! И не только для нас. Когда после войны Диксон станет громадным городом и портом, построенным по "сталинскому плану преобразования Арктики", его жители будут наверное говорить, "до" и "после" этого дня.
Знаешь, Арктика – это пустыня. Где очень мало людей, и все друг другу известны. А суда ходят исключительно по графику. Если появляется кто-то нежданный – то это уже случай из ряда вон! Значит, что-то где-то случилось, кому-то требуется помощь. Здесь все должны держаться за жизнь, и друг за друга – иначе тут не выжить.
Видел я Нарьян-Мар на Печоре, так это перед Диксоном – столица. Русский, поморский Север, особенно если подняться до Котласа, уже лес, редкие деревни, можно встретить рыбаков. Диксон тоже на реке стоит, и на какой – на Енисее; но здесь никогда не было людей, кроме редких оленеводов, летом пригоняющих стада. Порт и поселок встали здесь уже в советское время, для перевалки грузов с моря на реку, и назад. Что везли – сюда? "Северный завоз". За короткое лето забросить все, что нужно, на зиму. Ну а назад в основном лес – его по Енисею сплавляли. Самый дальний порт Западного сектора – до мыса Челюскин, самой северной точки СССР, больше ничего нет, а за ней уже начинается сектор восточный.
Как началась война, еще летом сорок первого, у нас поставили береговые батареи – целых три. Одна – пара морских "стотридцаток", на капитальных основаниях, вторая – две сухопутных шестидюймовых гаубицы, образца еще той войны, третья – по мелочи, трехдюймовки и сорокапукалки, против немецкого десанта. Секреты, говорите, рассказываю – так весь Диксон давно знает, что, где, и кто поименно на какой батарее служит.
Послушай, ну не было тут раньше войны! И что немцам здесь ловить – наши бревна? По ту сторону Новой Земли – так там море Баренцево, незамерзающее, там и подлодки немецкие встречались, и с эсминцами их наши перестреливались. А в Карском – лед девять месяцев стоит. Ну не было тут немцев – даже не слышали про них!
