Из мемуаров Меендсена-Болькена, "Схватка среди суровых льдов". Издание Нью-Йорк, 1962 год.:
Первым моим чувством был гнев. Эти мерзавцы мало того, что переметнулись к врагу в разгар сражения, когда Германия напрягает все свои силы, они еще и стреляли в своих боевых товарищей, чтоб заслужить снисхождение русских! Проклятые славяне, не могущие сражаться и побеждать честно, а лишь с исконно византийским коварством, что они наобещали этим ублюдкам, что те забыли присягу и долг?
Наскоро спущенные водолазы доложили, что наше положение безнадежно. Левый винт и перо руля полностью снесло взрывом, у правого винта утеряны все лопасти кроме одной, и похоже, погнут вал. Ход дать невозможно. Даже не будь рядом подводной лодки, у нас не было шансов; согласно лоции Карского моря, здесь нет течений, которые могли бы вынести нас на запад вместе с дрейфом льдов, как русский пароход "Седов" в 1940 году; мы были бы обречены болтаться по волнам, пока нас не затопит штормом, не раздавит льдом, или же нас не убьют голод и холод, когда кончатся запасы на борту.
Лед! Проклятый лед! И холод. Скоро это проклятое море замерзнет – превратившись в безжизненную ледяную пустыню, на тысячи миль вокруг. С врагом можно сражаться, но природа, равнодушная и безжалостная, убьет нас всех вернее. Как мы выживем – среди мертвых льдов? Как – вернемся в Германию?
Под моим началом было больше тысячи человек. Сыны Германии, доверившиеся моему опыту. А я ничего не могу сделать, чтобы их спасти! Проклятые предатели через час выпустят в нас торпеды – и даже если у них не поднимется рука, стрелять по нам, мы все равно обречены. На открытом плотике в этом ледяном море выжить можно, максимум сутки. И мы не сможем взять с собой достаточный запас провизии – а в пределах досягаемости нет такого места, где нас могли бы обеспечить, едой и жильем. И даже если я как-то спасусь, и вернусь домой – моя карьера будет погублена навсегда. Командир, бесславно потерявший свой корабль в первом же походе, не нанеся никакого ущерба врагу! Насколько легче было Ламсдорфу – находясь в таком же положении как я, но не среди этих проклятых мертвых льдов, а в столице Уругвая! Геройски затопить свой "Адмирал Шпее" – и идти сдаваться в цивилизованный плен, ожидая конца войны. А что делать нам?
Открыть кингстоны, и спасаться по возможности? Не спасется никто – с таким же результатом, я могу приказать, затопить корабль, команде оставаться на постах.
Как вообще, русские сумели так нас поймать? Они словно знали, где мы будем! Неужели, предательство – кого-то в самом верху? Нас предали – послав на верную смерть. Нас списали со счетов – расходным материалом.
Все смотрят на меня – что я решу, что придумаю. А я ничего не могу придумать – потому что выхода нет! Я сейчас должен буду принять решение – обрекающее всех их на смерть, вдали от дома, в этих проклятых льдах, и никто не узнает, как мы умерли все, за Германию! Я должен буду сейчас решить.. Я должен буду решиться – здесь нет номера отеля в Монтевидео, придется делать это здесь. Мертвые – ни за что не в ответе!
После я узнал, что Хольц успел схватить меня за руку, толкнуть под локоть. Благодаря этому, пуля лишь скользнула по виску. Но я почувствовал лишь страшный удар в голову – и миг блаженства, что все наконец завершилось. А затем наступила темнота.
Через минуту. На мостике "Адмирала Шеера".
– Командир!
Хольц, старший помощник, не успел отвести руку Меедсен-Больдкена; капитан цур зее опустился на палубу с залитой кровью головой. Все смотрели ошалело.
– Санитара!
Все молча стояли – и ждали, пока над телом не склонится врач. Слова, что командир живой, вызвали облегчение. Меедсен-Больдкена перевязали и унесли в лазарет.
– Над что-то делать – сказал Хольц – что-то решать.
– Приказывай – ответил штурман – вы теперь командир.
– Командир еще жив.
– Но не может исполнять свои обязанности. Нас потопят, через двадцать минут!
– Открыть кингстоны и оставить корабль?
– Это безумие. Стоит подняться волне – и на открытом плотике замерзаешь почти так же как в воде. Мы все погибнем!
– Если Грау не расстреляет нас сразу же. Предатель!
