– Что за захоронка?
– Под водой спрятано было, там скала в воду уходит, с обратным откосом, а под ней вроде грот. Там они прятали .. не знаю, не видел такого никогда! Восемь аппаратов, с масками, вроде легководолазных, и четыре, как торпеды маленькие, только с седлами.
– Подробно расскажите, как они выглядели, во что одеты, чем вооружены. С чего вы решили – что они все русские?
– Ну, гражданин следователь, русских я ни с кем не спутаю! Словечки характерные, да и поведение, манера держаться – не знаю, как понятнее объяснить. Молодые все, здоровые, старший только, годам к сорока. Одеты – все одинаково, только формы такой я никогда не видел: пятнистая вся, со множеством карманов, а поверх что-то вроде жилета, такого же цвета, тоже с карманами. На головах платки, как у баб – но тоже одинаковые, как форменные. Оружие – незнакомое. Я мосинку знаю хорошо, с той еще войны, автомат ППД видел, у ваших погранцов, немцы с чем ходят, тоже насмотрелся – но вот такого.. Короче мосинской, как карабин, ствол непривычно толстый, но гладкий, не как у ППД. И вроде оптика сверху. И стреляет – бесшумно, даже очередями.
– То есть как – бесшумно? Из автомата, или винтовки?
– А вот так! Как они, на катере немцев положили, вмиг! Вот только что, к борту подходим, они там с автоматами, готовы уже к нам – и вдруг раз, и никого уже живых нет! А эти, уже там, лежавшим всем в головы по пуле – и трупы в воду.
– Немцы – приняли их за своих? Не удивились их виду – подпустили близко?
– Так мы же им одежу свою дали, прикрыться. Чтоб издали не разобрать.
– Вы разговаривали с ними? О чем?
– Да обо всем, гражданин следователь. Больше, их старший меня все расспрашивал. О том что в округе – где немцы стоят, что делают. И обо мне – чем живем, как, что, почему. Еще странно – русский он, это без сомнения, а будто не жил там: не знает, сколько хлеб стоил, сколько трамвай, в Питере, я там в двадцать восьмом, год прожил, а помню! И другие – такие же, мелочи. Может, вдали где воевали?
– Почему вы так решили? Они – на служивших, были похожи?
– Еще как похожи, гражданин следователь! Я на той, империалистической, два года в окопах – так помню, как кадровые от запасных отличаются: взгляд, походка. Эти же – как волчары, и будто на пружинах. Старший рукой лишь махнет – делают мгновенно. А часто – и приказывать не надо: они будто и так знают, что делать – так, чтобы за всех, не за себя! Служивые, это точно – и воевали в достатке. Непривычному на войне, всегда страшно, и самому грех на душу, поначалу, тоже. А у этих – совсем без мандража, как машины какие. Странно только – такие, и к немцам, а по немецки никто ни бум-бум. Пленных допросить – меня звали. Вот по англицки, все они могли! Но не англичане, точно – уж на морячков их, я здесь до войны, насмотрелся, с некоторыми на короткой ноге был, по делам. С немцем-механиком, они по английски говорили – тот тоже, чего-то понимал.
– О чем? Вы слышали – тот их разговор?
– Да все о том же – в каком состоянии моторы, и есть ли горючее. Они же сначала, катер утопить хотели. А после, один доложил, что моторы в порядке, и бак почти полный – так их старший и решил, берем катер, а нас отпустить. Груз свой быстро перекидали, мне деньги отдали, все что у немцев нашли – и сказали, свободен!
Еще через сутки. Москва. Кабинет наркома внутренних дел.
Присутствуют двое. Хозяин кабинета – и тот, кто в Полярном называл себя "старшим майором Кирилловым".
– Что ж … версия. Очень интересная, и безупречно логичная. И достаточно сумасшедшая – чтобы быть правдой. Слишком сумасшедшая – для чьей-то игры. А теперь пожалуйста, изложите ее мне не кратко, а подробно. С доказательствами – и анализом альтернативных вариантов. Я слушаю!
– Так точно, товарищ нарком! Из трех версий – действия какой-то из держав, инициативы некоего тайного общества, или частных лиц, и той самой, "сумасшедшей", первая казалось бы, должна быть принята без сомнений. Если не рассматривать события подробно. Еще одну версию – о сверхъестественном, потустороннем вмешательстве – исключаем сразу, как противоречащую материализму.
