– Жду, когда там потише станет.
– Этак Бонни придется половину утра на кухне проторчать.
– Когда доживаешь до моих лет, – сказала Луиза, – у тебя почти ничего, кроме еды, не остается, поэтому торопиться с ней я не намерена. Я хочу получить хорошую горячую английскую булочку, вскрытую вилкой, а не ножом, с тающим в мякише маслом и дымящуюся чашку кофе со взбитыми сливками. И хочу получить их в покое. В тишине.
– Бонни удар хватит, – сказал он.
– Не говори глупостей. Бонни возражать не будет.
И наверное, она была права. Бонни обладала бесконечной гибкостью, способностью принимать все. Это Моргана угнетало присутствие его матери в доме. Он вздохнул, присел рядом с ней на кушетку. Раскрыл газету.
– Сегодня день будний? – спросила Луиза.
– Да, – буркнул он.
Луиза зацепила согнутым пальцем верхушку газеты и оттянула ее вниз, чтобы видеть его лицо.
– А на работу ты не собираешься?
– Со временем.
– Со временем? Уже половина восьмого, Морган, а ты даже не обут. Знаешь, что я успела сделать за это утро? Застелила постель, полила папоротники, начистила в моей ванной хромовые трубы. А ты сидишь, комиксы читаешь, и сестра твоя спит как убитая наверху. Что происходит с моими детьми? Откуда у них такие привычки? «Со временем»!
Он встал, сложил газету и сказал:
– Ладно, мама.
– Хорошего тебе дня, – невозмутимо произнесла она.
Когда он выходил из гостиной, она сидела, снова уложив руки на колени, с доверчивостью ребенка ожидая своей английской булочки.
В носках с узорами ромбиками, которые никак не вязались с его клондайкским нарядом (но жесткие кожаные ботинки их скрывали), и купленной в «Саннис Сюрплюс» тускло-оливковой парке Морган размашисто шагал по тротуару. Его хозяйственный магазин располагался в центре города, слишком далеко, чтобы добираться пешком, а машина, увы, была разложена частями по полу гаража, сборку он еще не закончил. Приходилось ездить автобусом. Как раз к остановке он и направлялся, попыхивая сигаретой, которую держал большим и указательным пальцами, выпуская из-под полей шляпы облачка дыма. Он миновал скопление домов – старых и новых, многоквартирных, – потом небольшую вереницу аптек, газетных киосков и кабинетов дантистов. Под мышкой он нес бурый бумажный пакет с мокасинами. Они так хорошо сочетались с костюмом Даниэля Буна[2]. Морган носил их столь часто, что мягкая кожа прорвалась на подъеме. Дойдя до угла, он свернул к «Ремонту обуви Фреско», чтобы оставить их там. Ему нравился запах этой мастерской: кожа и машинное масло. Может быть, стоило стать сапожником.
Однако, войдя в мастерскую под звон колокольчика у двери, он никого не обнаружил – только прилавок, на котором вперемешку лежали шильца, карандаши и бланки квитанций, а рядом с черной, похожей на скелет швейной машинкой остывала чашка кофе. Позади прилавка возвышался шкаф с набитыми обувью отделениями.
– Фреско? – позвал он.
– Здесь, – отозвался из глубин мастерской Фреско.
Морган положил пакет на прилавок, зашел за него. Вытащил из шкафа ботинок с окованным медью носком. Интересно, где люди покупают такие? По-настоящему полезная вещь, думал он, очень практичная. Колокольчик звякнул снова. Вошла толстая женщина в меховой накидке, несомненная обитательница одного из новых многоквартирных домов. С краев накидки свисали головки маленьких зверьков, показывавших зубы собственным длинным и тонким хвостам. Женщина со стуком опустила на прилавок вечернюю туфельку на высоком каблуке.
– Хотела бы я знать, что вы собираетесь с этим делать, – сказала она.
– Делать? – переспросил Морган.
– Видите, каблук опять отломился. Прямо когда я в клуб входила, а ведь вы его только что починили. Я там выглядела полной дурой, идиоткой.
– Ну что я могу сказать? – ответил Морган. – Это же итальянское изделие.
– И что?
– А у них полые каблуки.
– Да?
Оба посмотрели на каблук. Полым он вовсе не был.
– Нам такие часто приносят, – сказал Морган и, загасив сигарету, взял туфлю в руки. – Обувь из Италии всегда с полыми каблуками, в них удобно наркотики перевозить, контрабандой. Держатся они, естественно, плохо. Контрабандисты отламывают каблуки без всяких мер предосторожности, никакого уважения к чужой работе. А после приколачивают их как попало и продают обувь какому-нибудь ничего не подозревающему магазину… но, конечно, она уже не та. О, я вам такие истории порассказать могу!
