); в разных местах зарегистрированы следующие ответы: дорога (Т181), дым (Т183), ветер (Т184), блоха (Т185).
Неполное соответствие описания и его разгадки и разные ответы на один и тот же вопрос – это две стороны одной медали. Они по-разному отмечают то напряжение, которое имеет место между двумя составными частями загадки. Даже в случаях, когда различные ответы на вопрос не зарегистрированы, неполное соответствие описания и предмета остается в силе и разнообразие ответов потенциально всегда возможно. К этому можно добавить отмеченную мною ранее (с. 18) удаленность образа, предлагаемого народной загадкой в описании, от понятия, под которое подходит разгадка.
Определив загадку, предлагаемое ею описание как соединение существующего с невозможным, Аристотель по сути показал, что если загадка и выглядит метафорой, представляет себя таковой, то под более углубленным взглядом обнаруживается аномальность этой метафоры. Более того, идея соединения несоединимого по сути взрывает метафору, делает в ней брешь, сквозь которую в область порядка, обозначаемого логически ясным понятием метафоры, врывается хохот той инстанции, которая в обликах гротеска была известна уже скульпторам первых в истории примитивных фигурок с преувеличенными, карикатурными формами и которую греки признавали и старались сдержать на периферии своей ойкумены. Этой защитной установке следовал и Аристотель, подведя загадку под знакомое понятие метафоры, но исключительная острота его зрения как бы вскользь и ненамеренно отметила в загадке вызов рациональности.
В свете сказанного на первый план выдвигается проблема напряженных отношений загадки с логикой. Это не значит, что загадка и логика несовместимы, – все, что имеет смысл, имеет логику, даже алогическое определяется через логику, потому мы его знаем как алогическое. Примем это обстоятельство как побуждение к тому, чтобы начать строить логику загадки по ее собственным меркам, не подгоняя ее под всеобщую формальную норму.
Особенность логики загадки, обнаруженная Стагиритом, заключается в том, что она неочевидна. Философ увидел загадку, с одной стороны, как соединение несоединимого – действительно существующего с совершенно невозможным, с другой, как хорошо сконструированную метафору. Иначе говоря, он ухватил странность загадки – логический слом в ее сердцевине, но не отказался подвести ее под знакомое определение. Его скупые замечания оставляют место комментарию. Метафорой загадка выглядит с поверхности, а усмотрение логической несовместимости компонентов загадочного описания выделяет ее неочевидную структурную характеристику как фигуры речи, ее особенную внутреннюю форму. Тут перед нами два уровня наблюдения: первый – как бы очевидный и общий и второй – скрытый и отличительный. Как мы вскоре увидим, новоевропейская фольклористика приняла усмотрение Аристотеля как указатель дальнейшего пути. Фольклористы пришли к ценным результатам, забытым сегодня. Чтобы на твердом основании оценить их работу, подведем итоги нашим предварительным наблюдениям над особенностями загадки, что даст нам возможность положить независимое начало логике загадки.
Первым делом нам нужно найти термин, который бы мог выступать в роли любого из ряда понятий, которыми и другие исследователи, и мы до сих пор пользовались, описывая логическую особенность загадки: амбивалентность, неполное соответствие, логическая нестыковка, инконгруэнтность, сдвиг, напряжение. При этом желательно понятие, способное охватить все понятия указанного ряда и находящееся от них на некотором отдалении, поскольку каждое из них характеризует тот или иной конкретный аспект загадки и уже предполагает некоторую интерпретацию. Дело в том, что неясным остается, насколько каждая такая интерпретация является достаточной; поэтому предпочтительно понятие сдержанное, оставляющее пространство для вопросов. Предпочтительно также понятие само по себе свежее, неангажированное, не обремененное грузом обязанностей по отношению к какой-либо теории, оставляющее свободу непредубежденному поиску.
Пригласим на эту роль понятие
