— Ратуйте, люди добрые, — не утоп!
Тут уж посыпались все. К урезу воды подпрыгом, по склизким скалам ползком, по мокрой глине по-пластунски, ходом, чтобы не прилипнуть, как муха к липучке. Клевцов загнал взвод по крутому склону на высоту с отметкой 286 метров по команде/ «В атаку— бегом!» Вода с одежды стекла. Поверх всё задубело. Исподнее, распарившись, обнимало компрессом. Костра не разжигали, только укрылись от ветра, и Клевцов стал разбираться. Осетина не ругая, нет. До, сталось Зайчику.
— Куда вперед сунулся? Кому было приказано?
Ну и образина была у этого Зайчишки: губищи толстые с вывертом, волос как у мерлушки, частил кольцом. Осотин полагал, что бабы должны от такого шарахаться. Но в отряде баб не было. Здесь на рожу не глядели, а, судя по повадкам, Семен был не из по. след них бойцов.
— Чего такого особенного? Ну прыгнул. Боцман ещё не обтерся.
— Именно, — подтвердил Клевцов. — А надо, чтоб привыкал… Смотри, Зайчик, терпение лопнет. Сколько раз говорил: без приказа не лезь.
Пограничник «Зови Иваном» пихнул боцмана в бок, намекая, что и ему должно сделать выводы, а полусырой Зайчик только ухмылялся. Ясное дело: смелость не робость. За такое и выволочка приятна. Только и оставалось боцману, как с досадой придавить окурок. Эх-ма! Лучше бы тоже пропесочили. Только подумал и напросился.
Замполитрука Клевцов не побрезговал, поднял из моха замусоленную цигарку и, развернув, прочел, что осталось на обгорелом газетном клочке: «…АСС 27 сентя…»
— Понимаете, что это значит? Оставить такой текст равносильно провалу боевого задания.
— А куда девать?
— В карман, дорогуша, в карман…
— Выходит, не оставляй улики для трибунала, — хотел обернуть в шутку Осотин.
— Ошибаетесь, — недобро возразил Клевцов.
Наутро побудки не было. Осотин проснулся сам.
— Ушли на задание, объяснил владелец губной гармошки. — Да ты не куксись, боцман. Ещё успеешь наложить в клеши…
— Сам штаны пачкал или кто натрепал?
— Мне зачем? И здесь работёнки навалом.
— Вона как? То-то, гляжу, распелся: «К егерям попадешь, не воротишься…» Артист!
— Точно так. Солист ансамбля песни и пляски флота Арий Мелин. Слыхал?
— Кто вас разберет? Кроме дирижера — все рядовые.
Все первые дни службы в отряде Осотин находился как бы под прессом. Его подавляли сильные люди. Их здесь оказалось куда больше, чем везде. И не было слабаков, над которыми легко взять верх. Осотин и себя. считал сильным. Промахи не в счет. Промахи объяснялись только тем, что он маленько не втянувшись. Но вот отряд ушел, и Петр стал распрямляться, становясь самим собой.
— И вообще, — веско заявил он. — Самодеятельность не уважаю. Нет.
— Ансамбль, положим, у нас профессиональный. Для солиста нужен диплом музыкального техникума или…
— Ишь ты! С образованием…
Осотин был оскорблен. Пущай хоть артист. Это ли по-честному: на чужой спине ездить в рай?
— И за кого тебя держат? На гармошке играть?
Но Ария Мелина вопрос не смутил:
— Держат — значит нужен. Так и быть, идём — покажу.
В каморке у артиста стояли верстак с тисками, точило, токарный станочек, а в углу валялась груда старых железяк — экая невидаль.
— Такое сюда приносят, — показал Мелин на груду.
Петр пригляделся. Ствол, конический надульник, автомат без приклада, всё красно-рыжее, как бы в кровище.
— Нет, — догадался артист. — Ржавеет оно от морской воды.
— Драишь?
— Где же прикажешь набрать запчастей?
При этих словах Мелин отворил шкаф, доверху набитый оружием. Там были наганы, «ТТ», твёрдые в прицеле офицерские «вальтеры», автоматы-шмайсеры со складными прикладами, похожими на костыли. Все они выглядели как новенькие.
Главной специальностью отрядного оружейника оказалось изготовление финок. Ножички у него получались что надо: клинки из трофейной золингеновской стали, заточенные, хоть брейся, ухватистые рукоятки с рисунком наборных цветных поперечин, тщательно отцентрованные для метания.
— Желаешь? Дарю!
— Не желаю, — отрезал Осотин.
— Зря. Ребята говорят — в рукопашной не обойтись.
— Дак мне и выдадут, ежели не обойтись.
Хотя оружейник не какой-нибудь шиш. Оружейник — другое дело, но чего куражится: «Дарю…» Ишь раздарился. Много о себе понимает.
