Пекочинский и Чеголин поочередно заступали на дежурство, и якорные дни казались им неразличимо похожими. Пока тусклое светило висело над мысом Чеврай, над крутоярами Трех Сестер, отодвигаясь к Топорковой пахте, скучать было некогда. Расписанный по минутам день с трудом укладывался в рамки корабельного распорядка. Потом спускали флаг, а солнце, устало приникая к пологим зеленым холмам острова Кильдин, катилось обратно с запада на восток. И корабль, опустив в гладкую воду четыре смычки якорной цепи, тоже ходил по кругу, оборачиваясь дважды за сутки.
Сторожевик следовал дыханию моря, глубокому и отчетливому. В тягучие часы ночного дежурства Артём видел в бинокль, как набухала приливная волна — и, недолго постояв, шла на убыль, завиваясь в горле пролива пенной толчеей. Монотонно, совсем по-домашнему урчал воздушный компрессор дежурного котла, чавкала донка, гудело турбодинамо. Якорь цепко держался в илистом грунте, оружие ночевало в брезентовых колпаках, и на душе разливалось благостное ощущение покоя. Здесь, на рейде, закрытом от всех ветров, невозможно было представить, что солнечные безоблачные ночи ещё недавно считались самой опасной погодой и не было в таком море ни дна, ни по, крышки, ни отдыха, ни уверенности в том, что вернешься назад.
Мягко, ласково шлепал колышень по тонкому борту. Колышень — это мелкая рябь, лучше не скажешь. Море покуда отступило от берегов, обнажив прозелень осушек и лаковую мокреть сглаженных валунов. Сторожевик, казалось, дремал, слегка рыская на обвислой якорь-цепи. Время от времени Чеголин нацеливался пеленгатором на береговые ориентиры, получая почти одинаковые отсчеты. Их даже не требовалось прокладывать на карте. И так было ясно, что якорь не ползет. А солнце сияло с полуночной стороны горизонта, выпячивая сварные заплаты по борту и по надстройкам. Как ни заглаживали швы, как ни закрашивали шаровой краской, они глядели шрамами, но не портили силуэт корабля. Звездные часы «Торока» остались позади. Для учебного корабля тоже наступило время отлива, которое местные поморы издавна величали «часом кроткой воды».
Учеба начиналась с азов, с отработки организации службы. Команда была сокращена, и требовалось заново составить и согласовать между собой все корабельные расписания. Только Пекочинский никак не мог найти себе места, не в прямом, а в переносном смысле. Ему не давала покоя Анечка и торжественное обещание не оставлять её надолго среди малознакомых людей. И Чеголину муторно было торчать на отдаленном рейде. Стоянка не стоянка, поход не поход. Только в конце второй недели, за ужином, капитан лейтенант Выра спросил:
— Ну как там машины? Больше не подведут?
— Всё проверили, — доложил Бебс.
— Коли так, пора возвращаться…
Гавань выглядела малогабаритной из-за непропорциональной высоты отвесных берегов. Не только гавань, корабли у её причалов будто бы тоже съёживались до размеров игрушечных. Единственной достопримечательностью в натуральную величину казалась бетонная плита у гребня одной из вершин. Для прочтения начертанного там текста бинокль не требовался. Достаточно было задрать голову, чтобы убедится — это огромная мемориальная доска, вознесенная на удивительную высоту.
Капитан-лейтенант Выра в своем рыжем реглане «прицеливался» к однотипному сторожевику, собираясь швартоваться к нему вторым корпусом. «Торок» стал медленно по касательной приближаться к борту своего «систер-шипа», на котором, однако, стояли другие пушки, более старой системы и без броневых щитов. То ли инерция хода была недостаточной, то ли расчеты командира «Торока» спутал порыв отжимного ветра, но пришлось отработать задним ходом и начать маневр заново. Офицеры с берега громко подавали советы. Выра потемнел. Доктору Мочалову досталось за невнимательность на машинном телеграфе, рулевому — чтобы не зевал за штурвалом, Осотину и Пекочинскому — за то, что «чухались» со швартовыми.
Носовой конец удалось подать и закрепить с третьего захода. А корму отнесло, и второй проводник тоже подавали с носа, затем тащили на руках вдоль борта. Кормовой конец завели на барабан тральной лебедки, которая взвыла от натуги. Пришлось помогать ей машинами «враздрай» — один винт вращался передним ходом, другой — полным назад. «Торок» рванули кранцы с пробковой крошкой не смягчили удара о другой сторожевик. Командир его, выскочив на палубу без шинели, хаял Выру публично, как только мог. Зрители на берегу откровенно смеялись.
