Между тем он остался один среди заснеженных надгробий. Над старым кладбищем воцарилось безмолвие.
За спиной послышались шаги. Иоганн резко обернулся.
Перед ним стояла старуха, которая была в харчевне в тот первый день, когда его заставили снять рубашку. Мария Зальцмюллер.
Старуха молча смотрела на него. Листу стало не по себе под ее сверлящим взглядом.
Потом она осенила себя крестом, поцеловала средний и указательный пальцы и направила их сначала в сторону леса, а потом на Иоганна.
Тому был знаком этот жест. Mala fide, древний знак против скверны.
Старуха сплюнула чужаку под ноги и, волоча ноги, пошла прочь.
«Старая карга, – подумал он и почесал голову. – Суеверная до мозга костей». Последнее, что ему сейчас было нужно, – это религиозная фанатичка, которая настраивала жителей против него.
Исполненный тревоги, Иоганн зашагал к харчевне.
– Погода вроде бы хорошая, – Альбин посмотрел в окно и просиял. – Значит, все остается в силе!
– Хм… – неопределенно протянул Якоб. – Видимо, так. Элизабет, приготовь там все. Два каравая и одну шквару, но не больше. Хотя можешь положить еще несколько яблок.
– Да, отец. – Девушка вышла из комнаты.
Каррер повернулся к Альбину.
– А вы пока вычистите хлев, а уж потом ступайте.
– Так ведь нужно помочь остальным на лугу…
– Делай, что сказано. И поживее! – напустился на него Каррер.
– Понял. Идем, Иоганн, – поспешно ответил Альбин и махнул своему товарищу.
* * *
После обеда, когда они явились на окраину деревни, взору их открылась внушительная картина. На лугу расчистили площадку и разровняли до зеркальной гладкости, утоптанный снег переливался под солнечными лучами. Посередине площадки был вбит столбик, а справа лежали в ряд четырнадцать штоков с деревянными рукоятями на круглых болванках из железа[5].
С левого края соорудили столы и скамьи, где своего часа дожидались ломти свежего хлеба с маслом и салом. Воздух полнился ароматом горячего вина с пряностями. От запаха у Иоганна рот наполнился слюной.
Собралась вся деревня: дети резвились в снегу, мужчины с довольным видом покуривали трубки, женщины судачили и смеялись. Царило непринужденное оживление, какого Лист еще ни разу не замечал за жителями деревни.
Якоб Каррер направился к Бенедикту Риглеру и Алоизу Бухмюллеру. Иоганн с Альбином, Элизабет и Софи присоединились к прочей челяди.
– Все сегодня в добром расположении духа, – заметил Лист и бросил взгляд на Каррера.
Альбин кивнул.
– Это событие всегда особенное. Сыграть нечасто удается, обычно снега лежит слишком много. Но если выпадает случай, рады все.
– Когда начнется?
– Когда священник изволит явиться, – ответила Софи за Альбина. – Без него тут ничего не происходит. Хоть и непонятно…
– Софи! Следи за словами и не говори о священнике в неподобающем тоне! – вскинулась на нее Элизабет.
Служанка покраснела.
– Простите, виновата.
– Ты правила-то хоть знаешь? – Альбин ткнул Иоганна в бок.
– Вроде бы… Чей шток ближе других к столбику, тот и победил, так?
– Точно. Играют две партии, друг против друга. После каждого кона определяют, кто ближе к центру. Победителям достается… ну, раньше мы играли на деньги, но священнику это стало не по нраву. Так что теперь победители могут бесплатно угоститься в харчевне, чем угодно. А если учесть, что побеждает обыкновенно Риглер, то у Бухмюллера в такие дни в погребе места заметно высвобождается.
Стоявшие вокруг батраки рассмеялись.
– Риглер настолько хорош? – спросил Иоганн и посмотрел на старосту.
– Лучший…
Наконец-то появился Кайетан Бихтер. Он коротко кивнул собравшимся и встал перед площадкой так, чтобы все его видели.
Разговоры смолкли, стало тихо.
Священник поднял руку. Вид у него был всполошенный.
– Как и во все эти годы, объявляю игру открытой. Играйте честно пред лицом Господа и Девы Марии. Аминь!
– Аминь! – хором отозвались жители, некоторые, как заметил Иоганн, насмешливо. Похоже, Кайетан Бихтер не пользовался особым уважением в общине. Хотя так ему могло лишь показаться…
– Что ж, можем начинать. – Бенедикт Риглер хлопнул в ладоши. – Мы с Францем выбираем по три человека. Как всегда, Франц, можешь выбирать первым, все равно не поможет. – При этих словах он самодовольно улыбнулся, уверенный в своей победе.
