Что ж, он был старым и своеобразным человеком. Возможно, ему больше ничего и не оставалось.
На одиннадцатый день путешествия, когда они еще не добрались до сгоревшего дирижабля, им улыбнулась удача: они наткнулись на небольшую деревеньку с круглыми хижинами. Они прошли бы мимо, но какофония, сопровождающая движение машины, привлекла местных жителей, которые оказались весьма дружелюбными и продемонстрировали некоторое знакомство с цивилизацией, – они носили одежду и подражали Иисусу, вставляя в ладони шипы. Слуга Руджа Якобс имел способности к языкам или скорее к налаживанию контактов. У этого маленького смуглого человека были выдающиеся серые усы, из-за которых он казался несколько воинственным, хотя на самом деле был спокоен как удав и мог добиться информации от любого человека, способного говорить.
После обстоятельного разговора со старейшиной деревни Якобс сообщил хорошие новости. Команда Уоллистера проходила через эту деревню, направляясь на север.
– Старейшина говорит, что предупредил их о Ями, но они отреагировали на это очень спокойно, – сказал Якобс, а затем добавил: – Он говорит, что принял их за духов земли или воды, потому что они не знали элементарных вещей, которые знает даже ребенок.
Рудж спросил, о чем идет речь.
– Он сказал, что они даже не знали, что могли умереть.
* * *
На следующий день они обедали на маленькой полянке, через которую проходил чистый и прозрачный ручей. Вокруг него росли тонкие бледно-зеленые деревья и пышные черно-зеленые папоротники. Когда Рудж пошел облегчить свой мочевой пузырь на краю леса, крохотные синие бабочки засуетились рядом с его струей, а затем уселись на мокрой траве, будто он пролил какой-то редкий эликсир.
Вернувшись, он обнаружил Томми Стрэнда сидящим у ручья. Томми тут же начал читать стихотворение, будто это было необходимо в присутствии Руджа. Это были уже другие строки:
Восславим Бога за пятнистый, пестрый мир —
За то, что пеги, как коровы, облака,
За крылья зяблика, каштаны меж углей,
За то, что быстр форели точечный пунктир,
За вид земли – заплаты пахоты на ней…[48] Томми читал еще какое-то время. Рудж подумал, что этот отрывок был довольно уместным – все в джунглях было пятнистым, свет просачивался сквозь листья, воду, всегда находясь в движении, свет был живым, пестрым и одушевленным. Но сравнивать небо с коровой – это уже перебор. Поэты часто грешили подобным – начинали достаточно хорошо, а затем отпускали вожжи, позволяя языку брать над собой верх.
Стрэнд пояснил, что это стихотворение было написано парнем по имени Мэнли Хопкинс. Рудж не считал поэтов отважными ребятами, разве что старину Киплинга, в строчках которого чувствовалась твердость характера и который в самом деле умел рассказывать истории.
* * *
В следующие девять дней путешествия они медленно продвигались на север.
Джунгли были испещрены сотнями безымянных притоков, каждый из которых был слишком мелким, чтобы иметь подводные спуски, но их общее количество создавало сложный лабиринт, из-за чего размеренный маршрут «Славы империи», сверенный с компасом, казался произвольным и бессмысленным. Боевой дух команды падал, а учитывая топкую влажную землю – сухой сезон воистину! – Руджу и остальным участникам экспедиции приходилось спать в машине. Неудивительно, что в условиях этой вынужденной и малоприятной близости Джон Бэнс и Томми Стрэнд затеяли потасовку. Не менее закономерным было и то, что победил в ней старейший и мускулистый моряк. Следы поражения Стрэнда оказались незначительными – окровавленный нос, синяк под глазом, распухшая губа, – но Рудж не мог спустить драку с рук. Он попытался установить причину ссоры.
Стрэнду, по-видимому, не понравилось, как Бэнс отозвался о женщине, назвав ее, помимо прочего, «потаскухой». В свою защиту Бэнс заявил, что женщина, о которой он говорил, была его собственной женой. Он любил ее, но чувствовал, что знает ее лучше, чем какой-то молодой франт, в голове у которого – сказочная пыль, а те немногие знания о женщинах он черпает из любовной поэзии (которая, как всем известно, лишь помогает соблазнять женщин, но не описывает их достоверно) и который в любом случае не имел права лезть не в свое дело, рассказывая человеку, как ему лучше называть жену.