Он заставил себя подняться на локтях и втянул холодный, леденящий воздух в измученную грудь. Мир за его стиснутыми кулаками словно проседал, а затем скрылся из виду. Спустя мгновение облака ледяной морской воды, словно гейзер, вылетели из пропасти. Выступ установился и покатился, возвращая устойчивость.
Создание повернулось и стало отползать от пропасти. Он не останавливался, пока не дошел примерно до середины нового айсберга. Там он присел на корточки, трясясь и цепенея от ужаса.
Он видел, как пропасть раскрывается в нескольких дюймах от него.
Он смотрел в пасть смерти, которой так желал. И не чувствовал никакого соблазна.
Он проклял жизнь за ее упорство. И снова проклял человека, из-за чьих исследований таинства жизни не мог просто лечь, уснуть и позволить холоду Арктики забрать его.
Он не мог не думать о своей невосприимчивости к смерти. Интересно, что бы случилось, если бы он бросился в эту трещину, когда выступ отломался? Разумеется, раздавило бы его между скользящими глыбами. Но…
Позади него раздался еще один грохот. Он повернул голову и увидел, что большая часть айсберга скрылась под водой.
«Все равно, – подумал он, копаясь в кармане в поисках куска мяса. – Лед растает, и меня выбросит в море. Интересно, смогу ли я утонуть».
Хотя его и не прельщала перспектива выяснять это.
Он снова впал в свое почти сомнамбулическое состояние. Съел сушеное мясо, растопил во рту снег, чтобы утолить жажду. Окончательно он пришел в сознание, только когда трясущийся айсберг разбудил его грохотом и ревом разрушения. Солнце, которое он знал всю свою жизнь, которое он всегда считал настоящим, в конце концов исчезло за его спиной, тогда как странное второе солнце, казалось, твердо установилось в зените. Линия горизонта по-прежнему поднималась, вращаясь в небе, пока не появлялась за случайными массами облаков, а иногда и над ними. Казалось, будто весь мир пытался сложиться вдвое, сжав гиганта.
Он развлекал себя этим зрелищем между короткими перерывами на сон. Ему больше ничего не казалось странным – ни статичное солнце, ни отсутствие горизонта. Он был жив и попал в ловушку на тающем айсберге. Он был в Аду.
Только начав различать очертания берега в небе, он снова почувствовал удивление. В это время вечного дня, меньшего сна и большего ужаса, пока масса айсберга уменьшалась, вид небосвода и земли, что стояла на краю, наполнял его благоговением и вселял колеблющуюся надежду, которую не могли прогнать ни голод, ни физические страдания, ни страх.
Он был жив, но одного этого было мало. Этого всегда было мало.
Он был жив, но что было здесь, что падало с неба, вращаясь в его сторону, как бы приглашая его… что это было?
Он встал посередине своего айсберга и посмотрел на руки. Вспомнил о шрамах на своем теле, о доказательствах своего происхождения и подумал: «Для чего ты создал меня, Виктор Франкенштейн? Ты уготовил для меня какую-то участь, когда дал мне жизнь? Если бы ты не отказался от меня, когда я родился, и принял ответственность за мое существование в этом мире, может быть, и от меня была бы какая-то польза в мире людей?»
Айсберг на мгновение дрогнул у него под ногами, и гигант вскрикнул, припав на колени и в отчаянии обняв ледяную глыбу. Темная суша плыла в воздухе.
Когда дрожь утихла, он засмеялся и поднялся на ноги. От звезд, взрывов и света у него закружилась голова. Он потянулся к глыбе, надеясь восстановить равновесие, но все равно упал и лег в снег, думая.
Думая: «Передо мной нет настоящей земли, Франкенштейн. И, возможно, нет людей».
Думая: «Здесь я мог быть свободным от людей, свободным от всего».
Думая: «Это будет моей землей, Франкенштейн».
Думая: «Это ненастоящая земля, а я – ненастоящий человек».
Думая.
* * *
Айсберг начал хрустеть, минуя дрейфующие пластины льда. Тогда гигант увидел что-то еще – оно выделялось на фоне искрящейся белизны застывшего моря. Он долгое время наблюдал за этим объектом, хотя тот и не двигался. Потом он смог различить очертания разбитых мачт и узоры такелажа. Корабль напоминал забытую, потрепанную игрушку, выброшенную заскучавшим ребенком.
