— Шасса, ты хорошо за мной ухаживала, но тебе, возможно, не стоило этого делать, — сказал он, улыбаясь, поскольку верил, что лучше поблагодарить человека за оказанную услугу — ему приятно, а от тебя не убудет… Жить станет легче обоим — и тому, кто лгал, и тому, кто слушал его ложь.
Девушка обрадовалась и очень смутилась. Во взгляде, устремленном на Кюрелена, можно было прочитать все, что творилось сейчас в ее невинной простой душе. И Кюрелен с удивлением почувствовал, что ему стало стыдно.
В этот момент скрипящие и скрежещущие юрты с грохотом застыли на месте новой стоянки, и мужчины начали громко отдавать команды. Шасса немного откинула полог, чтобы узнать, в чем дело. Ночь стала совсем черной, окутав непроницаемый хаос, и факелы, подобно узким мятущимся вымпелам, порой выхватывали из темноты озабоченные лица, полог чужой юрты или круп коня, над которым поднимался пар. Шасса спросила у проходящего мимо мужчины, в чем дело, и тот ответил, что орда остановилась на ночевку. Дул сильный ветер, и было опасно продвигаться мимо глубоких впадин, заполненных рыхлым снегом так, что из-под снега виднелись только очертания черных острых каменных зубов, торчащих в этой страшной пасти, в которой могли исчезнуть не только животные, но и огромные юрты.
Темноту заполнили выкрики мужчин, тревожные звуки, издаваемые животными. Все пытались побыстрее устроиться на ночлег. Шасса подбросила еще кизяка в жаровню и, склоняясь над нею, пыталась поярче раздуть огонь. Фигуру девушки скрывала одежда из толстого войлока. Огонь отражался в глазах девушки, и Кюрелен подумал, что они напоминают ему глаза робкого, дикого и совершенно неприрученного зверька. Свалявшиеся волосы падали ей на лоб, длинными прядями висели вдоль округлых щек.
Кто-то снаружи попытался откинуть полог, и Шасса пошла к выходу. У Кюрелена замерло сердце. Но к нему пожаловала не Оэлун. Пригнув голову, закрытую высоким остроконечным колпаком, в юрту шагнул шаман. Он был закутан в меха и напоминал высокого медведя, стоящего на задних лапах. Подойдя к Кюрелену и обнаружив, что к тому вернулось сознание, шаман улыбнулся. Кюрелен скорчил удивленную рожу:
— Ты видишь, Кокчу, твое колдовство не смогло меня убить!
Шаман, продолжая улыбаться, ничего не ответил Кюрелену, уселся на пол рядом с ложем. Старые враги молча уставились друг на друга. Наконец шаман важно заговорил:
— Я оказался удивительным врачевателем, и ты — тому яркое подтверждение. Пройдет, однако, еще много времени, прежде чем ты полностью излечишься. Отдыхай и ни о чем не думай, — сказав это, он, наклонившись к Кюрелену, спросил: — Ты испытываешь сильную боль?
— Боль — расплата за то, что к тебе вернулось сознание, — также важно ответил Кюрелен.
Оба переглянулись многозначительно.
— Как мой племянник? Оказывают ли ему духи свое расположение? — поинтересовался Кюрелен.
— Могу тебя в этом уверить, — серьезно подтвердил Кокчу и закатил глаза вверх.
Кюрелен поморщился.
— Ты, наверно, доволен? — Он осекся, поняв, что далее ему не следовало произносить ни слова.
Кокчу торжественно кивнул. Казалось, он колебался.
Кюрелен как ни пытался, но не заметил в нем враждебности, зато ощутил, что этого человека также мучает одиночество, как и его самого. На мгновение в нем проснулась жалость к шаману, которая немедленно сменилась ненавистью, но миг спустя он почему-то решил, что эта ненависть к самому себе, в чем тут же смог убедиться, услышав слова Кокчу:
— Мы с тобой, Кюрелен, понимаем друг друга. Мы — люди среди животных и можем смеяться вместе.
Кюрелен усмехнулся:
— Но ты отказал мне в удовольствии посмеяться над тобой!
Кокчу забавно поджал губы.
— Отчего же, ты можешь надо мной смеяться. Я только прошу не делать этого на людях, — Кокчу низко склонился к Кюрелену и прикоснулся к его груди: — Послушай, Кюрелен, ты жил в Китае, там много умных людей. А тут обитают лишь звери! Почему бы тебе не поискать более подходящие цели для своих насмешек? — Голос у него был полон горечи, а глаза сверкали презрением.
Кюрелен взглянул на него, хотел ответить, но внезапно потерял дар речи от смущения. Шаман поднялся и отряхнул свои меха, потом взглянул на Шассу, скорчившуюся у огня. Девушка посмотрела на шамана глазами испуганной собачонки.
