Кюрелен с трудом приходил в себя после длительного забвения. Он лежал с закрытыми глазами, слышал отдаленный сухой хрип, дрожал всем телом. Юрта содрогалась от порывов ветра, бросавшего в стены пригоршни пески и снега.
«Вот и настала зима, и мы переезжаем на зимние стоянки», — подумал он, и от этой мысли калека сразу открыл глаза. В юрте царил полумрак, горящая жаровня испускала клубы пахнущего кизяком дыма. Кюрелен с трудом различал очертания своих любимых резных дорогих сундуков и висевшие на стенах юрты прелестные китайские шелка, на которых были изображены дивные птицы, цветы и черные иероглифы. Снаружи слышались выкрики женщин, раздраженные вопли верблюдов и ржанье лошадей, мычанье стада и блеяние овец, далеко разносившиеся в морозном сумеречном воздухе.
Он попытался приподняться, но тут же ощутил острую боль: правая рука была обмотана материей и накрепко привязана к телу. Голова, казалось, состояла из отдельных дико болезненных частей, а перед глазами плясали багровые огни. Боль, пронзавшая тело, кажется, заставила его припомнить ту ночь, когда пытался спасти жизнь буддистского монаха. От отчаяния он застонал, и тут же услышал рядом тихий шорох. Кюрелен с трудом повернул голову — рядом на корточках в полутьме сидела женщина. У него замерло сердце.
— Оэлун! — слабым голосом прошептал он. Женщина придвинулась к нему поближе.
В этот момент он понял, что перед ним не сестра, а совсем другая женщина. В неясном свете он разглядел девушку, которую отдал ему Есугей в ту ужасную ночь. Девушка ему улыбнулась и приложила прохладную руку к его лбу. От ее тела и одежды исходил горячий пьянящий запах юного немытого тела, терпкий, подобный запаху плодородной земли весной. Неизвестно почему Кюрелену стало дурно, и он даже зажал ноздри.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Шасса, — робко ответила девушка.
Кюрелену внушал отвращение откровенный запах молодой женщины, от которого у него кружилась голова, но он попытался улыбнуться Шассе.
— Я был… в таком состоянии… долго?
— Да, хозяин, очень долго. На небе светили и уходили три луны, и с тех пор, как они… принесли тебя в твою юрту, мы уже давно в пути. — Потом Шасса добавила: — У тебя были сильные повреждения, хозяин.
— Могу себе представить, — поморщился от боли Кюрелен.
Снаружи звуки сделались громче, а Кюрелену стало совсем дурно от вони, жары и дыма, наполнявших юрту.
— Отбрось быстро полог, — задыхаясь, приказал он.
Девушка немедленно выполнила приказ, и бурный ветер ворвался в духоту, пламя жаровни заметалось алыми языками. Серый дым свивался в кольца, подобно серо-синеватым пугающим духам. Воздух, проникавший в юрту, казался чистым и имел удивительный привкус горной воды. Кюрелен сделал глубокий вдох, и в груди у него что-то захрипело. Шасса сидела у полога, поглядывая на мужчину через плечо, и взгляд у нее был терпеливый и тревожный. От полога по полу юрты потянулись длинные полоски снега, белой молью снежинки разлетались по юрте.
Вдруг юрта вздрогнула и зашаталась: это Есугей со своими воинами решил не останавливаться на ночь. Крики снаружи стали сильнее. Скот дружно заржал, замычал и заблеял. Деревянные оглобли напряглись и заскрипели. Стонали огромные деревянные колеса, двигаясь по девственно белому снегу, по ледяному насту. Ветер в ярости дул еще сильнее. Кюрелен покачивался и перекатывался на своем ложе. Лицо его искажала боль, чтобы не стонать, калека с силой прикусил нижнюю губу. Девушка закрыла полог и уселась рядом с ним. Угли в жаровне потрескивали, рассыпая вокруг золотистые искры.
— Моя сестра Оэлун приходила ко мне? — спросил Кюрелен, открыв глаза и улыбнувшись Шассе.
— Да, хозяин! Когда я спала, она с малышом сидела рядом с твоим ложем.
— О! — от радостного известия у Кюрелена даже немного порозовело лицо.
— Сюда, хозяин, часто приходил шаман, пытался колдовать.
Кюрелен тихо рассмеялся, а потом нахмурился, решив обдумать все случившееся. Он осторожно потрогал свои раны и решил, что остался жив благодаря хорошему уходу. Шасса склонилась к нему. Он взглянул ей в лицо, и она, покраснев, быстро отвернулась, а Кюрелен горячей ладонью погладил ее руку.
