Тогрул-хан был испуган до полусмерти. Он побежал в свою роскошную юрту и попытался спрятаться, закрывшись телами двух молоденьких наложниц, не думая о том, что Темуджину не составит труда его сразу же найти.
В это время караиты, которыми никто не управлял, разбегались в разные стороны, хотя раньше их никто не мог бы назвать трусливым племенем. Монголы накатились на лагерь, как страшная бушующая волна, разили врагов кривыми саблями, проносились как вихрь между юртами на небольших шустрых лошадках. Багатуры казались карающими демонами, оставлявшими после себя дороги, устланные трупами. Не готовые к бою караиты пытались им противостоять, но это им плохо удавалось. Стоны и выкрики раненых и умирающих людей добавляли, усиливали панику и ужас, царящие в лагере. Умирающие делали отчаянные попытки затолкать вываливавшиеся наружу кишки, думая, что это не даст им погибнуть. Луна смотрела на темные мятущиеся тени зла, на панику, на мертвецов и на карающих монголов, носившихся взад и вперед на быстрых увертливых лошадках. Кое-кто из караитов пытались бежать и карабкались вверх по склону холма, но их преследовали и приканчивали на месте.
В удивительно короткий промежуток времени все караиты были деморализованы, однако расправа продолжалась до тех пор, пока не осталось в живых ни единого воина, а широкая белая равнина не была завалена кучами мертвых тел — людских и конских.
Темуджин соскочил с коня, вокруг него собрались его ликующие ханы. Он всех поздравил, похлопывая их по спинам и плечам. А в это время женский вой и рыдания звенели в воздухе.
— Вы все хорошо сделали, — говорил Темуджин, и его волчьи зеленые глаза сверкали в лунном свете. — Мы потеряли всего четверть наших воинов. Я не смог бы этого добиться без вашей помощи.
Субодай подъехал вместе с Шепе Нойоном и доложил, что караиты окончательно подавлены. Темуджин довольно кивнул и вытер окровавленный меч о голенище сапога, но потом вдруг нахмурился.
— Пусть замолчат эти женщины! — приказал он и оглянулся: — Но где же мой названый отец и его сын?
Темуджину сообщили, что старый караит куда-то исчез, а его сын мертв.
— Мне нужен Тогрул-хан, — свирепо топнул Темуджин обутой в грубый сапог ногой. — Я должен с ним сам посчитаться! Если кто-то из вас его убил — берегитесь! Наказание будет суровым! Я приказал, чтобы старика сохранили для моей казни!
Все начали искать Тогрул-хана среди мертвых, отбрасывая в сторону плащи и оружие и разглядывая белые застывшие лица. Потом Темуджин заметил покрытый золотой парчой огромный шатер и отправился к нему. Когда он заглянул внутрь, перед ним предстало удивительное зрелище: три девицы сидели на теле Тогрул-хана, пытаясь прикрыть его своими одеждами и распущенными волосами. Они смотрели на Темуджина обезумевшими огромными глазами загнанных в угол животных и не переставая стонали, ломали руки и громко рыдали, заранее оплакивая безвременную смерть своего господина.
Темуджин громко расхохотался. К нему подошли охрипшие от воплей воины, не выпускавшие из рук награбленное добро. Темуджин показывал на девиц, не в силах что-либо выговорить из-за приступов смеха. Потом он расшвырял их в стороны, как собак. Темуджин схватил Тогрул-хана за шею и вытащил его наружу под яркий лунный свет.
Старик терял сознание от охватившего его ужаса, упал на колени и обхватил ноги Темуджина.
— Умоляю, пожалей своего старого отца, сын мой! — рыдал он. — Прошу тебя, не забывай о своей клятве верности! Не убивай меня! Я уже слишком стар, мне осталось жить совсем немного. У меня накопилось множество грехов. Если ты меня любишь, пожалей меня и дай умереть своей смертью!
— Вы только послушайте, что блеет этот старый козел! Вчера он упивался своей властью, хвалился силой и смел мне угрожать! Сегодня он ползает у моих ног и умоляет, чтобы я его пощадил и послал старого козла к его козочкам!
Все вокруг разразились громким хохотом. Темуджин склонился к рыдающему старику и сильно ударил его по лицу. Тогрул-хан упал навзничь и остался лежать, извиваясь от боли. Он со страхом ожидал смерти и пытался поцеловать запыленные сапоги Темуджина, издавая при этом какие-то блеющие звуки. Темуджин с удовольствием смотрел на него, и его лицо было черным от гнева.
