— Как странно, что ты находился здесь, в этой глуши! Ты так учен и мудр! — воскликнул он вдруг.
Лицо Кюрелена исказила гримаса:
— Я знаю не так уж много. Я умею хорошо говорить, и мне удалось запомнить умные фразы. Однако я ничему по-настоящему не учился — для этого я слишком ленив. Я предпочитаю хорошо поесть!
Сказав это, он ухватил нежный кусочек мяса с блюда Джелми, не показывая вида, что слова Джелми ему приятны. Собеседник, которому нравились забавные речи калеки, покачал головой. Тот, прожевав мясо, внимательно взглянул на монаха:
— Мне нужно дать вам двоим важный совет. Наш главный шаман Кокчу — вредный и мстительный человек, и я сегодня видел, с какой неприязнью он смотрел на вас. Это было в тот момент, когда вы разговаривали с нашими людьми. Я вам советую не злить его. Он обладает обширными знаниями о различных ядах.
Селджукен насмешливо фыркнул.
— Мы, христиане, отправляемся в разные концы света и говорим слова нашего Бога даже тогда, когда нам угрожает смерть и мученья.
Кюрелен поднял брови.
— Поменьше болтай о мучениях. Тебе неизвестны выдумки и фантазия нашего шамана. Думай сам. Я тебя предупредил.
— Я буду проповедовать правду, — возмутился Селджукен, хотя ему стало явно не по себе.
Кюрелен перевел взгляд на Джелми, решив, что священник не стоит его усилий:
— Правда может быть облачена в разные одежды, служить многим хозяевам. В одной из известных мне поэм было множество рассуждений о правде, и поэт назвал ее наемником любого вождя. Я надеюсь, что ты не станешь ни с кем делиться своим понятием о правде. — Он сделал широкий жест, показав на горевшие вокруг костры и сидевших подле них воинов. — Друг мой, это сильные, грубые и жестокие люди. Они — дикари, ни о чем не рассуждают, а только берут. Им не нужны наука или философия. Они просто существуют и зря не болтают.
— Но ты с ними беседуешь, — заметил Джелми.
Пожав плечами, Кюрелен отпил глоток вина.
— Друг мой, ты уже слышал, что я — слишком ленивый человек.
— Почему ты не вернулся в Китай?
— В Китае я — глупец среди мудрецов, — улыбнулся калека, — а здесь — человек среди животных. Меня кормят эти животные. В Китае все гораздо умнее. — Он смачно облизал пальцы и спокойно уставился на монаха: — Не забывай, я сказал, что они — звери, и их поступки можно предсказать. Познавшие учения люди предсказуемы, но ожидай зла от каждого, и ты не ошибешься.
Шум вокруг костров становился все громче, мешая слышать друг друга. Кюрелен встал.
— Сейчас будут решать, как назвать моего племянника, — сказал он. — Я должен присутствовать при этом событии.
Кюрелен ушел, Джелми следил за ним грустными глазами. Священнику ни до кого не было дела — он пребывал в состоянии приятного опьянения. Джелми не коснулся налитого вина. Священник грубо вырвал чашу у него из рук, выпил вино одним глотком, громко отрыгнул и вытер грязной рукой бороду. Джелми не обратил на него внимания. Он размышлял.
Кюрелен подошел к яркому костру, рядом с которым стоял Есугей, державший младенца. Шаман разглядывал ребенка, громко восхищался его красотой и предрекал сыну хана блестящее будущее. Когда Есугей и шаман заметили Кюрелена, они скривились, но не произнесли ни слова.
Шаман сказал, что Есугей привез огромную добычу как раз в день рождения сына, и поэтому ребенка следует назвать по имени вождя, ограбленного и убитого Есугеем. Того звали Темуджин. Есугею понравилось это предложение, и ребенка тут же нарекли Темуджином. Воины, собравшиеся вокруг, разглядывали ребенка, у которого были серые поразительно сердитые глаза и густые рыжие волосы. Шаман волновался и обещал, что ночью вызовет духов с самого Высокого Синего Неба, которые станут опекать младенца. Кюрелен при этих словах начал хохотать, и шаман взглянул на него с черной ненавистью.
— В последний раз ты вызвал духов, они появились в виде черного медведя и убили двух хороших детей.
Шаман повернулся к нему спиной, но Есугею стало не по себе. Он прикрыл ребенка собольим плащом и задумался.
— Возможно, нам следует вызвать и других духов в честь торжественного события, — заявил Кюрелен. Он, кажется, был пьян. — Позови сюда священника и монаха, может быть, их духи более миролюбивы…
