Когда я пришел на это новое место работы, в институт, расположенный в здании ГУМа, то сразу сказал, что баптист и что занимаюсь активным служением. Начальника это не смутило. Правда, через месяц к нему пришли из отдела кадров. Им звонили из КГБ и поинтересовались, кого это они взяли на работу. Начальник ответил, что я хорошо работаю, и отказался меня увольнять. Позже я предложил ему такой вариант: вместо сторожей пенсионеров я набираю баптистов, делаем дежурного электрика на сутки. Начальник согласился, и я набрал пятерых братьев. Сутки работаем, трое выходных, один в резерве. Когда после шести часов вечера все сотрудники института уходили, оставался один дежурный электрик. К нему в дежурку приходили верующие братья. Однажды мы там даже провели совещание молодежи, приехавшей со всего Союза. Тогда моему начальнику поступил сигнал, о несанкционированных встречах. Мы не знаем до сих пор, стуканул ли кто‑то, или просто за кем‑то из нас была слежка. Все‑таки здание Лубянки — в пяти минутах ходьбы. Гораздо позже мы узнали, кто мог нас сдавать органам.
Однажды мы встретились с одним иностранцем узким кругом — 6 самых проверенных человек. Наутро позвонила девушка–переводчик, которая устраивала встречу, и сказала, что мне надо быть осторожнее, так как на Лубянке знают об этой встрече. Вполне возможно, что сотрудники органов нас подслушали, так как мы находились на первом этаже и направив звукоулавливатель с улицы вполне можно было узнать, что происходит внутри помещения. Однако я не стал от этого более недоверчивым. В мою молодежную группу приходили в основном люди из мира. Я всем был рад и всех принимал. И в будущем многие из них стали известными служителями. Это и Леонид Бузенков, и Михаил Макаренко, и Александр Лемещенко, и Вадим Батуров. и Николай Балашов (помощник Патриарха Кирилла), Николай Корнилов, Сергей Золотаревский.
Николай Балашов был сыном известного в советские времена телевизионного диктора. Николай искал Бога задолго до знакомства с баптистами. Он читал атеистическую литературу и выписывал цитаты из Библии. Как‑то раз ему знакомые дали на неделю Новый Завет. Так он его переписал полностью от руки. В нашу церковь он пришел с женой Машей. Она тоже была из интеллигентной семьи, ее мама работала в ракетном конструкторском бюро у Королева. Поначалу он был очень осторожен. На первый же разбор Библии, который он посетил, на квартире моего брата Гедеона, нагрянула милиция. Николай учился в МГУ и очень перенервничал: боялся, что его исключат из университета. Он не знал, куда ему деть студенческий билет. Я забрал его себе, и Николай успокоился. Так этот студенческий билет милиционеры и не нашли. Охранять нас в квартире оставили одного милиционера. Мы довольно долго ждали, когда же закончится наше задержание. Наконец решили, что надо уходить. Миша Макаренко подошел к милиционеру, стоящему в дверном проеме, сграбастал его в охапку и переставил в сторону. Тот так и остался стоять в стороне. А мы ушли, и никто нас после этого не преследовал.
Через какое‑то время Николай Балашов и еще несколько человек ушли в православную церковь. В нашей среде к таким переходам относились в целом с пониманием. Может поэтому они и ушли (смеется). До этого приехал к нам в церковь такой Игнат из Барнаула, бродячий проповедник православия — в сапогах. Он прожил в Москве неделю, вел аскетический образ жизни. Сам он к традиционному православию относился критически. Но за православную веру стоял горой. Мы все некоторое время были под его мощным влиянием. В его словах чувствовалась большая сила. Но увести за собой ему удалось только четверых. Трое вернулись, а Николай Балашов остался. Отношения с ним у нас сохранились, мы иногда до сих пор перезваниваемся. Потом он развелся с женой: у них не было детей. В Православии это допускалось, раз они не были венчаны. Женился второй раз, у них родились дети.
За те годы, что прошли с 70–х, многое изменилось. Оглядываясь назад, я могу сказать, что свобода все‑таки привела к охлаждению христианского пыла. Тогда, в советское время, верующие проявляли большее посвящение. Они ясно осознавали, что с приходом к Богу, что‑то теряют в миру. Сегодня вера христиан больше совмещается с мирскими ценностями. Нам не давали учиться, мы знали, что в любой момент можем оказаться в тюрьме. Я даже с тех пор ни разу в Сибирь не летал, все думал, что поеду туда за государственный счет (смеется). Еще одно отличие: в советские времена среди христиан было много талантливых людей, в том числе и бизнесменов, но им не давали развернуться. Свобода дала таким людям возможность себя реализовать, но при этом многие из них духовно застыли. И третье. Много зрелых христиан уехало заграницу и оказалось выброшено за борт серьезного служения. Для себя я выбрал остаться в России и служить Богу тут. Это решение я принял, когда только вернулся из армии. Еще до армии на моих глазах в родном поселке был разрушен молитвенный дом баптистов. В тот самый момент я принял внутреннее решения встать на сторону гонимых. С того момента я искал что бы делать для Бога. И когда приехал в Москву, то понял, что Бог призывает меня к работе с молодежью. Я понимал, что это дело рискованное, за это могут посадить, но я от этого не мог отказаться. И позже, когда люди уезжали заграницу, я чувствовал: мое призвание — остаться здесь. В Америке я был, но понял, что это не мое. Даже русские дети, родившиеся в Америке, все равно остаются второсортными гражданами. Так, по крайней мере, говорил мне один брат. Да и жизнь там меня не прельщала. Я уезжал на месяц в отпуск, но мне становилось там скучно.
