Шах-Малик объяснил:
- Вгорячах. В спешке.
Но среди улемов и шейхов было двое в черных одеждах, двое из служителей гробницы Иоанна Предтечи в мечети халифа Валида. Один из них, выпростав длинные белые пальцы из множества складок своей рясы, вскричал:
- О амир! Арабы пошли ко Христу не из мусульман. Они были христианами еще до Мухаммеда-пророка!
Сдержав себя, он уже тише, но строго пояснил:
- Если б после они стали мусульманами, это были бы вероотступники.
Тимур долгим, неподвижным взглядом разглядел этого спорщика в черной хламиде, в черной суконной шапчонке на волосатой голове и повернулся к Ибн Халдуну:
- Учитель! И эти арабы оставались христианами при пророке нашем? И вы не опровергаете эти дурные слова? Будто слово пророка не смогло пронзить их халаты, озарить душу светом! И вы не опровергаете кощунства?
- О Повелитель! Как может быть кощунством подлинная история? История неприкосновенна, когда она подлинна. Искажение истории - подлый грех, как ложь, как вмешательство в творение аллаха, как убийство беззащитного старца. Как убийство!
Тимур, словно очнувшись, словно только вспомнив, что сидит в Дамаске, заспешил:
- Кто из вас овдовел, каждому я пошлю молодых женщин из пленниц.
- О амир! Это не наши жены!
- Когда возьмете, они будут вашими.
Старший из всех, начетчик и наставник улемов, седенький старец, напомнил:
- Не о женах мы сокрушаемся, когда в руины обращены главнейшие святыни наши.
- Какие? - вздрогнул Тимур.
Его перебил младший из дамаскинов, смуглый, статный, с гордой горбинкой на тонком носу, в кольцеватой лоснящейся черной бороде:
- Но и о женах! Как быть без них?
Но Тимур, спохватившись, забеспокоился о мечетях и повторил:
- Какие?
- Многие. Осквернена и старейшая, халифа Валида, где молились еще Омейяды, халифы наши.
- И она? - удивился Тимур. - Я пошлю туда стражей. Я прикажу починить в ней все, как было.
- Возможно ли это? - усомнился старец. - Все растащили. Всю, как кость, обглодали!
- Я прикажу! - настаивал Тимур. - Она засияет по-прежнему! Даже лучше! Что скажешь, Шах-Малик?
- О Повелитель! Там многое еще цело!
- Сам присмотри, чтоб это исполнить. Как они смели! Такую святыню! Тимур как бы сокрушенно покачал головой.
Старец взметнулся в нестерпимой тоске, вспомнив:
- Коран халифа Османа!
Тимур нахмурился:
- Поспели, пока я спал!
- Святыня! - ужасался старец. - На нем кровь халифа Османа!
- Кровь? - удивился Тимур.
- Зять пророка! Убили, когда он читал Коран!
- Мои воины?
- Нет, Омейяды. Восемьсот лет назад.
- А я там поставлю стражу. Стража охранит.
Другой из улемов спросил:
- А кто охранит наши семьи? Их уже нет. Ни детей, ни жен...
Тимур приказал переводчику:
- Иди, проведи этих десятерых по дворам, куда согнали пленниц. Дай каждому из них по две, каких выберут. А польстятся, дай по три.
Старший наставник улемов опять закачал головой:
- Не надо их нам!
Но смуглый улем, прятавшийся за кудрями лоснящейся бороды, знал, что делать с женщиной, чтобы всю жизнь она от радости хохотала, как от щекотки. Теперь его женщинам не до смеха - они схвачены захватчиками. Он упрямо заспорил с наставником:
- Сперва надо взглянуть. Взглянутся, так почему же?..
- Но там наши же: жены и дочери соседей, согражданки.
- Им будет лучше с нами, чем брести в неволю, где дороги длинны, а жизнь коротка.
- Идите! - отпустил их Тимур. - Ты, Шах-Малик, опеки их. А вы, учитель, останьтесь!
Пятясь, дамаскины ушли. Ибн Халдун с холодного пола не посмел переступить на маленький ковер.
От холода ли, от напряжения ли Ибн Халдуна била мелкая дрожь, заныли зубы, хотя их осталось уже мало.
Тимур дал знак воинам, и те втащили тяжелый свиток плотного ковра.
Ковер, белый, покрытый вперемежку алыми восьмигранниками роз и остроугольными звездами, раскатился, застилая весь пол.
Громко, словно деревяшками, щелкнув пятками, Ибн Халдун соступил с каменных плит на глубокий, как баранья шкура, ворс. Как зубы, заныли щиколотки, согреваясь.
Воины же по краям ковра постелили узкие стеганые одеяльца. Тимур, ласково протянув ладонь, пригласил историка:
- Садитесь.
