Мои воспоминания. Часть 2 - страница 17

Не в силах видеть её горя, я сказал, что готов пойти и спросить реб Айзеля, в чём причина его отказа у неё обедать. Ей это понравилось:

"Пойди, пойди, дитя моё!..."

Я пошёл и спросил, отчего он огорчает дочь реб Лейзера, отказываясь прийти к ней обедать.

Раби мне спокойно ответил:

«Она-таки дочь святых родителей и очень умная и набожная женщина, но я ни к кому не хожу обедать. Там, где я остановился, там и ем».

«Но если женщина, - сказал я, - так переживает, что вы не приходите, и даже плачет..."

«Женщины, моё дитя, имеют большую силу. С помощью слёз они правят мужчинами. Она таки плачет? Ну, так скажи своей тётушке, чтобы не плакала. Я к ней завтра приду на ужин».

Я это передал тётушке, и она была вне себя от счастья. Сам великий реб Айзель, слонимский раввин, к ней пожалует!

Ещё раньше, до письма моей жены, тётя послала письмо одному нашему родственнику, спрашивая, не найдётся ли для меня какой-то должности. И как раз пришёл ответ. Родственник писал, что ему нужен бухгалтер, и спрашивал, знаком ли я с бухгалтерией. Если да, то чтобы сразу приехал. Также месяца через три ему понадобится делопроизводитель, по случаю отъезда его делопроизводителя.

Читая письмо, я понял, что никакой должности мне не получить, что надо перестать об этом думать. Если я на что-то годился – так это быть арендатором в поместье. Но аренда стоит приличных денег. Итак – корчма или маслобойня – и быть до смерти ешувником в деревне.

Короче, еду домой. А тёте пришло в голову, чтобы я поехал в Варшаву. Варшава - большой город. Там у нас есть дядя, брат деда, реб Лейзера, некто реб Йоше Сегаль, человек известный и добрый. Меня он конечно устроит. Есть у нас там и другие родственники.

«Такая семья – не сглазить бы – такое родство, - говорила тётя, - мой совет, Хацкель, - надо ехать туда.

Я ответил, что раньше я должен вернуться домой, к жене, и с ней посоветоваться.

«Конечно, конечно, поезжай, посоветуйся с женой», - согласилась тётя.

Ей не хотелось, чтобы я брал для поездки домой извозчика.

«Ты поедешь на почтовых, Хацкель. На почтовых ездят богачи, это легче».

Так и было. Она разыскала одного подрядчика, и мы поехали вместе. Заплатили по двенадцать рублей с человека. Через сутки прибыли в Бриск. Тётя, понятно, дала мне в дорогу всяких хороших вещей, и эта поездка в Бриск против поездки из Бриска в Белосток, была для меня как рай против ада, как их описывали мои меламеды. И это таки был рай. В одном только смысле мне сейчас было гораздо труднее. В поездке с извозчиком у меня было много сладких надежд на то, чтобы учиться и выучиться, а сейчас я еду без надежд, а на сердце – мрачно и пусто, как осенью в поле.

Приехал я в Вахновичи в двенадцать ночи. Постучал в дверь. Спальня отца была ближе к двери. Услышав мой голос, отец не хотел идти открывать, и поскольку я продолжал стучать, он разбудил мою сестру и попросил её разбудить мою жену – чтобы жена открыла. Я всё это слышал из-за двери, и мне это причинило какую-то странную боль.

Жена мне открыла дверь и тут же так горько разрыдалась, что я совсем испугался. Рыдала она вдвойне: и потому, что меня не было, и потому, что она меня увидела первой. Плач от горя и плач от радости.

Чтобы прекратить её слёзы, я ей стал рассказывать, как тёткин свёкор «обманул» меня в Бриске, сказав, что как только я приеду, она меня пристроит к делу, в действительности же она сказала, что просто хотела меня видеть. Ей некогда уезжать из дому, и поэтому она хотела, чтобы я приехал к ней. Она мне оплатит расход. Так кончилась моя поездка. После того, как моя жена немного успокоилась, я ей рассказал, что тётя советует мне поехать в Варшаву. Есть там у нас большая, родовитая семья, которая мне поможет, и я там устроюсь, и т.п.

Так я говорил с женой.

Отец, очень довольный тем, что я оставил безбожный город, относился ко мне лучше. Как видно, он решил вести себя со мной по-другому. До сих пор он держался от меня подальше, а теперь понял, что от этого нет никакой пользы. И он пошёл навстречу – совсем другой тон, совсем другое выражение лица – дружелюбнее, теплее, сердечнее.