Исправник тут же поехал в Каменец, созвал городскую верхушку и приказал им к утру выбрать другого сборщика вместо Арон-Лейзера. Но писарь должен остаться тот же. И тут как раз была загвоздка.
«Что значит!? – вспылил город. – Не хотим писаря! Дадим ему двести рублей, и пусть уходит!»
Исправник послал за писарем и спокойно его спросил, что он хочет: остаться писарем или взять двести рублей и уйти. Писарь на это ответил, как и следовало ожидать:
«Даже если мне ничего не заплатят, не хочу быть писарем у таких скотов!» - что взять с апикойреса…
В городе начались радость и веселье: новый сборщик, новый писарь – и Каменец успокоился.
Дед стал чаще ездить к помещикам, делать с ними дела, и чем дальше, тем он становился среди них всё известнее – и настолько, что иногда они сами подбрасывали ему какой-нибудь заработок и советовали друг другу вести дела только с ним.
Со временем он стал у помещиков трёх уездов настоящим ребе: давал им советы, помогал дурить головы (помещики ведь тоже иногда дурят головы), и не будет преувеличением сказать, что иных из них – попавших в переплёт, проигравшихся в карты - именно он снова поставил на ноги. То, что появились у них в имениях винокуренные заводы, маслодавильни, лесопильни и водяные мельницы с цилиндрами– во всё это он влезал своей головой.
Был у деда один необъяснимый изъян: для себя он ничего не искал – как если бы единственным его желанием было – сделать из помещиков людей. Он объяснял это дико и непонятно: если помещики будут богаты, то будет заработок и у евреев. Потому что – куда идут их деньги? К евреям же и идут. И теперь понятно, что когда два помещика спорят, то им нужен Арон-Лейзер, чтобы их рассудить. И если помещик воюет с женой, то он, дед, служит миротворцем.
Ну, он, понятно, имел приличный доход, но он и проживал много. Но главное, что они с Бейле-Раше были очень довольны, что наконец-то избавились от городских дел. Не надо беспокоиться, идёт ли кто-то в раввинский суд или не идёт, платят ли богачи налоги или нет. И так прошло три года.
У помещиков он бывал каждый день. Приезжал на бричке, запряжённой парой лошадей, с кучером-евреем. Возвращался домой обычно ночью. Пили чай. В доме всегда было полно народу – приходили поговорить, спросить совета, что-то перехватить. И постепенно опять укрепились его связи с городом. Сделает помещик еврею какую-нибудь кривду – без Арон-Лейзера не обойдётся. Опять же – одна вещь, с которой никто в городе, кроме него, не мог справиться, это был ревизор, приезжавший проверить ревизские сказки – действительно ли в Каменце имеется не больше, чем четыреста пятьдесят душ, записанных в «сказках»? «Говорить» с ревизором – на это уже дед был как никто мастер. Такой «разговор» всегда кончался двумястами рублей, которые ревизор опускал в карман. В день ревизии многие дома закрывались, народ уходил из города, куда глаза глядят, и город выглядел мёртвым, как кладбище. Почти не видно было живой души на улицах, ревизор шёл со всей городской полицией и считал души. Всегда находилось примерно четыреста. Пятидесяти не доставало. О них говорилось, что они уехали по делам. И каждый год ревизор уезжал, отметив в протоколе, что всё в порядке.
И этот традиционный «разговор» с ревизором проводился, как сказано, дедом, даже при другом сборщике. Были даже времена, когда он, сердясь на город, отказывался от этой работы, но в конце концов уступал. Не оставлять же город тонуть.
Новый сборщик с новым писарем взяли к себе все книги, бумаги и печать и начали работать. Сборщик созвал депутатов, то есть тех из городской знати, кто был выбран вести городские дела – и устроил заседание. Прежде всего взялись просматривать реестр налогов – только с богатых. С народа дед не брал ничего. Решено было начать брать с представителей среднего и бедного классов, а важным хозяевам сделать облегчение. Стали слать требования об уплате налога беднякам, ремесленникам, не пропустив ни одного бедняка. Снова в городе поднялся шум. Стали бегать ежедневно в общинный дом, кричать и скандалить; и женщины приходили с плачем и проклятьями: что это – у них нет хлеба, и разве мало здесь богачей, которые могут платить! Всё кипело.
