Мои Воспоминания. Часть 1 - страница 17
За большим столом продолжали разговоры о царях и о князьях и о чудесах, которые вершили наши мудрецы, а Мордхе-Лейб, играя в шашки, слушал как бы между прочим, эти рассказы.
Он был очень честным и достойным человеком и двигая шашку, слышал, иногда, как кто-то пересаливает в своём рассказе или рассказывает небылицы, и он тогда просил:
«Не надо говорить неправду, это нехорошо!»
Он был первым мохелем[29] в городе. Почти каждый день, с восьми утра до двенадцати дня, он находился в городе и в окрестных деревнях на обрезаниях, и там ни на волос не пробовал с накрытого стола еды, тем более питья. Взять с собой кусочек пирожка – это да. Этот кусочек пирожка он приносил домой для жены и детей: пусть хоть крошку попробуют с праздничного стола.
«Это мицва»[30], – говорил он.
На праздниках в его собственной семье его делом было обслуживать. На свадьбах и обрезаниях он суетился в поте лица, накрывая на стол, расставляя тарелки, и молодые люди, юноши и девушки, ему помогали. Когда доходило до благословений трапезы, он прежде всего, подняв стакан сладкого вина, говорил всем: «ле-хаим»[31] и закусывал жёстким сыром, который у него всегда был готов для такого случая.
У него велось что-то вроде ссудной кассы для рыночных торговцев, а в долг он давал до двадцати пяти рублей. У самого у него денег никогда не было, поскольку его выдающийся единственный сын жил очень широко. Мордхе-Лейбу приходилось занимать у других, чтобы дать в долг продавцам. Так он себя вёл всю жизнь, до семидесяти с чем-то лет.
Неизвестно, случалось ли Мордхе-Лейбу за всю его жизнь пообедать в чужом доме, хотя бы за деньги. Отправляясь за чем-то в Бриск, за пять вёрст от Каменца, он брал кибитку, т.е. двухколёсный экипаж, хорошую лошадь и отправлялся один. Он любил быстро ездить и за пять часов приезжал в Бриск. В Бриске он проводил максимум часов десять.
В кибитке он имел с собой бутылочку сладкого вина с жёстким сыром и парой лепёшек, и по дороге закусывал. В Бриске он уже не должен был есть. Дальше он не ездил, чтобы не пришлось есть в чужом доме, хотя бы и за деньги.
Жена его Хая-Гитль была прилежной хозяйкой и большой филантропкой. Часто жертвовала, и помногу, всегда ходила с кожаным кошельком, откуда брала и раздавала, не считая, одному – небольшую горсть серебра, другому – горсти побольше, медяками.
Обычно у неё питались человек по шесть учеников Талмуд-Торы[32]. Ежедневно и от всей души получали они у неё всё самое лучшее; у неё часто питались старые, бедные евреи. Не было недостатка за столом в проповедниках, толкователях, хазанах и раввинах, регулярно ездивших в Каменец и из него. Особенно часто у неё питался один поруш, который сорок с чем-то лет учился в Каменце в новом бет-ха-мидраше. Его прозвали Панчошник[33]. Его считали каббалистом, и в бет-ха-мидраше у него был большой мешок с книгами по каббале, он каждый день их учил, распевая на особый лад.
У него был чистый, тонкий голос, который всех привлекал. По субботам он учил в доме Мордхе-Лейба «Пиркей авот»[34] и мидраш. Рассказывал он о рае, и это было нечто такое, чего не найдёшь ни в какой еврейской книге. Об аде он не упоминал никогда. Находились в раю все самые лучшие, прекрасные и вкуснейшие вещи, которые только можно описать человеческим языком, и сообщал он о них собравшимся таким чудным распевом, таким сладостным голосом, что казалось, он сам там побывал.
Когда однажды прибыл в Каменец келемский проповедник, чтобы читать мораль, Мордхе-Лейб держал его у себя месяц. Его кормили и поили по-царски, и возвращаясь из Каменца, он выглядел, как после дачи.
В счастливой жизни Мордхе-Лейба был один недостаток – он плохо жил со своей женой Хаей-Гитль. Он часто на неё сердился и в этих случаях назло ей ничего не ел. Как видно, он по природе был раздражительным – сердился то на сына, то на внука. Это ему часто мешало жить. Но кроме этого, он был, может быть, самым счастливым человеком в мире. К тому же, он был исключительно красив: крупный, со свежим, кровь с молоком, лицом, с большой чёрной бородой – очень представительный!
