23 июля мы решили в последний раз пройти испытание в барокамеpe. Достаточно натренированные, уверенные в своей физической выносливости, то есть в приспособленности к пребыванию в разреженном воздухе, мы пришли на сеанс в барокамеру, как на обычное наше летное занятие.
Задание на этот раз было не совсем обычным. Мы поставили себе цель — «подняться» на 14 000 метров и окончательно убедиться, выдержим ли мы эту высоту в действительной обстановке.
Барокамера была готова. Наш постоянный тренер, доктор Элькин, закончил последние приготовления. Приборы были опробованы, кислородная аппаратура выверена. Мы вошли в большой цельнометаллический барабан.
Стальная тяжелая дверь захлопнулась. Теперь только четыре маленьких окошечка соединяли нас с внешним миром. Через эти окошечки мы смотрели на доктора Элькина, сигнализировавшего нам по заранее условным обозначениям. Мы сели и, надев кислородные маски, включили газ. Сеанс начался. В этот момент я заметил муху, которая влетела, очевидно, тогда, когда мы входили.
Стрелка альтиметра пошла вправо. 1 000, 1 200, 1 700, 2 000 метров. Муха чувствовала вначале себя так, как будто она всю жизнь провела в барокамере. Она порхала с прибора на прибор, садилась на наши головы — словом, чувствовала себя отменно хорошо. Когда же мы достигли высоты 8 000 метров, она вдруг скисла.
Прикосновением руки я вспугнул ее. Муха отлетела в сторону, не поднявшись даже на полметра. Я снова вспугнул ее, и еще более вялым движением она взмахнула крыльями, как бы подпрыгнув в воздух.
На высоте 10 000 метров я снова шевельнул ее пальцем. Муха попробовала взмахнуть крылышками, но ничего у нее не вышло. Она плашмя упала на брюшко: 10 000 метров — очевидно, предел мушиной выносливости.
«Каково самочувствие?» — условным сигналом спрашивает нас доктор Элькин.
Мы дружно поднимаем вверх большие пальцы:
«Самочувствие отличное, можно продолжать набор высоты».
Доктор Элькин, удовлетворенный нашими сигналами, «повышает» потолок. Проходит еще несколько минут. Стрелка альтиметра показывает 12 000 метров. Мы чувствуем себя прекрасно и снова подымаем пальцы вверх, требуя, чтобы товарищ Элькин продолжал набор высоты.
Стрелка альтиметра ползет вверх. Постепенно мы начинаем ощущать высоту. Дышать становится труднее, появляется небольшая вялость, точно похожая на предобморочное состояние. Когда стрелка альтиметра доползла до 14 000 метров, я почувствовал утомленность, в голове поднялся трезвон. Но сдаваться нельзя. На этой высоте было решено сделать некоторые движения. Хватит ли у нас для этого сил?
Для чего это нужно?
В момент пребывания на высоте летчик неизбежно употребляет при пилотировании машины известные физические усилия, а парашютист не может отделиться от самолета, не затратив для этого значительной физической силы.
Итак, сумею ли я привстать?
Медленно, под неумолкаемый звон в голове, я пытаюсь приподняться. Какая-то сила сковывает мои движения, каждый сантиметр дается с большим трудом. Сердце начинает биться так учащенно, точно я пробежал 10 километров.
Когда я наконец выпрямился, шум в голове усилился. Мне показалось, будто я опять, как в годы моего юношества, когда я был котельщиком, сижу внутри котла и кто-то непрерывно стучит и стучит. Ощущение было настолько схоже, что я даже оглянулся, желая убедиться, где я.
Сквозь оконца я увидел сосредоточенное лицо доктора Элькина. Мне захотелось его ободрить, заверить, что все в порядке. Я медленно поднял руку.
Встать и выпрямиться я сумел. Теперь надо попробовать присесть. Опять напрягаю все силы и медленно приседаю. Когда я вновь сажусь, сердце бьется так, словно оно собирается выскочить. В глазах появилась какая-то пелена, сквозь которую мчатся тысячи ярких шариков.
Делаю попытку сосчитать у себя пульс. Обнаруживаю вместо 76 нормальных ударов 135 в одну минуту.
Встать и присесть, — кажется, что может быть легче этого? Однако на высоте в 14 000 метров это стоит огромных усилий.
Продержавшись на этой высоте несколько минут, я опустил указательный палец вниз. Доктор Элькин тотчас же начал снижение. Стрелка альтиметра стала медленно вращаться в обратную подъему сторону.
