Сквозь сильное головокружение мелькает мысль:
«Надо сорвать кислородную маску, иначе я залью, засорю шланги, по которым идет живительный кислород».
Едва я трясущимися от бессилья руками успеваю содрать маску, как почти одновременно изо рта бьет фонтан.
Продолжаю спускаться. Тяжелая, изнуряющая рвота забирает все мои силы, всю мою волю.
«Скоро ли земля?»
Никогда я так страстно не мечтал о приземлении, как в этот раз.
Почти бессознательно чувствую близость земли. Собираю остатки сил и как в забытье готовлюсь к приземлению.
Ощущаю крепкий удар.
Наконец-то! Облегченно вздохнув, я опускаюсь на мягкую траву. Как во сне, вижу принесшийся автомобиль, бегущих ребятишек и в забытье закрываю глаза.
Когда я их снова открываю, я вижу собравшихся вокруг меня друзей и членов комиссии, приехавших за мной с аэродрома.
Врачи быстро приводят меня в чувство. Мы мчимся на свой аэродром, где устанавливаются показания только что вскрытых барографов.
Высота прыжка — 9 800 метров.
Это мировой рекорд высоты. Чехословацкий летчик Павловский, державший мировое первенство, прыгнул с высоты 8 870 метров.
Я вижу на аэродроме летчика Скитева и крепко жму ему руку. Краснощекий, еще не освободившийся от комбинезона, связывающего его движения, товарищ Скитев рассказывает о своем полете:
— В момент твоего отделения от самолета машина резко клюнула носом. Круто развернувшись, я заложил самолет в спираль и стал в воздухе искать раскрывшийся парашют. Однако сразу заметить тебя не удалось. Лишь минуту-полторы спустя я увидел в стороне плавно снижающийся, освещенный солнцем купол парашюта и повел машину ближе к тебе.
Руки окоченели. Я пытался пошевельнуть пальцами, держась за штурвал, но они не повиновались.
Чтобы надежнее закрепить управление в руках, я прижал штурвал локтями, так как кисти рук, сжатые в кулаки, совершенно замерзли, и в таком состоянии спиралью снижался к земле.
Когда я увидел, что ты благополучно приземлился, я пошел на свой аэродром.
* * *
Прыжок из стратосферы был экзаменом к рекордному штурму высоты. Практически были выверены кислородная аппаратура, выносливость организма, получены интересные материалы о положении парашюта в разреженных слоях воздуха и т. д.
Обогащенный данными тренировочного прыжка, я решил начать подготовку к рекордному прыжку.
22 августа командующий военно-воздушными силами Ленинградского военного округа приказал быть готовыми. Прыжок был назначен на семь часов утра 24 августа.
Накануне мы перешли на специальный режим. Возвратившись с прогулки, стали готовиться ко сну, убежденные, что раннее солнце встретит нас на аэродроме так же бодро, как и все эти предшествующие полету дни.
Но проснувшись часов в шесть утра, я увидел, как в окно нашей спальни из сада полз туман.
«Лететь не придется», подумал я и, решив не будить Скитева, повернулся на другой бок.
Часов в десять пришли врачи и подтвердили мои выводы: погода была нелетная, плотный туман окутал аэродром, даже в 50 шагах ничего не было видно. Мы встали раскисшие, разочарованные неожиданным препятствием…
— Будет погода вечером, — заявили синоптики. — Часам к пяти туман рассосется.
Комиссия отложила полет до вечера, и после полудня мы убедились в правильности предсказаний синоптиков.
На сером небе появилось несколько голубых окон, через которые глянуло яркое солнце. Потом пелену облаков разорвало вовсе, и над нами распахнулся огромный голубой купол небосвода.
Настроение сразу поднялось.
В ожидании приказа комиссии мы со Скитевым катались на мотоцикле, гуляли по парку и около пяти часов вечера были вызваны на аэродром.
У самолета возились техники и инженеры, старательно готовя его к ответственному полету. Недалеко лежали приготовленное обмундирование, парашюты. Вокруг ходили озабоченные командиры, члены комиссии по организации прыжка.
— Итак, скоро даем старт, — сказал, обратившись ко мне, заместитель командующего военно-воздушными силами округа, Герой Советского Союза полковник Копец. — Предупреждаю: не рискуйте жизнью, пуще всего берегите себя.
Вскоре все было готово. Летчик Скитев, назначенный командиром самолета, доложил председателю комиссии:
