Следом за солдатами Ордена в город вступили ополченцы, эти не держали строя, шагали как придется — тут-то и показались люди Лорда Тьмы. Арбалетчики засели на крышах и ждали, пока их минуют бойцы в белом — те держали щиты наготове и могли укрыться от болтов, пущенных сверху. Зато северяне стали легкой добычей — снаряды посыпались густым дождем, люди падали, кричали, по белому снежку растекалась кровь, черная в сумерках… Тишина разом сгинула, растоптанная лязгом стали и воплями воинов.
Орденские остановились. Определив, откуда грозит опасность, подняли щиты и сомкнули краями над головой. Из-за шума, который подняли ополченцы, пешие воины Ордена не сразу расслышали тяжелый топот копыт — по улицам подоспела конница во главе с Ройнгардом, Лорд возглавил отряд, атаковавший по самой широкой улице, ему требовался простор для размаха — Капитан вооружился любимым топором на длинной рукояти. Ополченцы, которые оказались под обстрелом, бросились бежать, причем большая часть их устремилась вперед — следом за орденскими. То ли северяне растерялись, то ли верно определили, что арбалетчики засели только на крышах окраинных зданий. Во всяком случае, когда конные бойцы Ройнгарда обрушились на воинов Ордена, те не смогли бы отступить, даже если б захотели — сзади подпирали перепуганные северяне. Кавалерии не удалось вышибить штурмующих обратно за стены, хотя урон, понесенный поначалу орденскими отрядами, оказался велик — там, где кипела более жестокая схватка, груды тел громоздились едва ли не в человеческий рост. Перед этими страшными баррикадами коннице пришлось остановиться. Кровь текла по улице сплошным потоком, снег таял, и даже Ройнгарду пришлось натянуть поводья — Капитан опасался, что лошадь споткнется.
Тем временем Могвид ввел в город своих арбалетчиков. Началась перестрелка. Орденские стрелки, хотя и несли страшные потери, все же выводили из строя людей Ройнгарда. То тут, то там с крыши валились солдаты в коричневом. Постепенно битва начала стихать. Конница отступила, и арбалетчики стали оттягиваться к центру, перебегая с крыши на крышу по заранее приготовленным мосткам. Взошло солнце, начинался новый день.
* * *
Толстяк Ботвейль, поминутно вздыхая, повел Элину на задний двор — к конюшне. Больше за лошадью сходить было некому, Ленлин все еще оставался немного не в себе, а волчонка лошади побаивались. Так что за обещанным скакуном пришлось идти девушке. Юный рыцарь по дороге бормотал, как ему теперь тяжело будет объяснить то, что произошло в представительстве — и капитулу Ордена объяснить, и местным шишкам, Совету Хейлана.
На конюшне было тихо, лошади спокойно жевали, стоя тесно, бок о бок — их было слишком много для маленького хейланского представительства. Ботвейль, то и дело косясь на спутницу, быстро прошел мимо великолепных жеребцов, принадлежавших покойному Архольду и ближайшим сподвижникам магистра.
— Вот этой никто не хватится. — Толстяк указал Элине гнедую кобылку, очень спокойную на вид. — Это из наших, представительских.
Можно было не сомневаться, что толстячок, при всех благородных порывах, оставался рачительным хозяином и на имущество хейланского представительства Ордена глядел как на собственное добро. Разумеется, часть отличных боевых коней, оставшихся нынче без наездников, он сумеет обратить в звонкую монету. Упряжь также была весьма дорогой. Ботвейль сам оседлал гнедую и, конечно, седло выбрал старенькое, хотя и вполне добротное.
В том, как он, проходя, похлопывал по крупам и бокам жеребцов, как косился на дорогие седла и уздечки — и притом не уставал жаловаться на грядущие бедствия, было что-то настолько трогательное и умилительное, что Элина не удержалась и, принимая у рыцаря поводья подаренной кобылы, чмокнула героя в круглую румяную щеку. Ботвейль залился краской, Элина сама смутилась не меньше юного воина… ну, как-то само собой этак вышло… чтобы замять неловкость, девушка быстро пробормотала слова благодарности и увлекла лошадь со двора. Добрый брат, пунцовый и смущенный, плелся следом…
Элина подвела лошадь и велела поэту:
— Садись. И давай-ка скорей убираться отсюда.
