— А вы точно помните, что не доставали ее из холодильника?
— Господи, да что же я, дура что ли сумасшедшая?!
— Хорошо, хорошо, успокойтесь, — движением руки остановил ее Турецкий. — Но вы меня поймите правильно. Была водка — и нет. Даже если поверить в барабашку, и то концы с концами не сходятся, не мог же он всю бутылку выцедить?
На лице Марины отразилось нечто похожее на скорбную улыбку, и она отрицательно качнула головой:.
— Не мог. Тем более, что в ней грамм четыреста оставалось.
— А если вдруг хозяйка ваша? — высказал предположение Александр Борисович. — Она, случаем, не могла в ваше отсутствие зайти в квартиру?
И вновь Марина отрицательно качнула головой.
— Не могла. Она сейчас в Кисловодске, в санатории, и приедет дней через десять.
— А кроме нее, я имею в виду вашу хозяйку, есть еще у кого-нибудь ключи?
— Нет! Татьяна Ивановна женщина ответственная, и давать кому-то еще ключи от нашей квартиры… Нет, нет и нет! Исключено!
Вслушиваясь в убежденный голос Фокиной, Турецкий попытался проанализировать всю эту чертовщину, однако ничего толкового не получалось, и он негромко произнес:
— Что ж, хорошо, будем искать пропажу? Кстати, вы в комнату так и не заходили?
— Боже упаси! — взмахнула руками Марина. — Вы же сами сказали мне, чтобы из кухни ни шагу.
— И то правда, — улыбнулся Турецкий. — В таком случае, идите сейчас на кухню, а я, с вашего позволения, осмотрю квартиру.
— Может… может мне подстраховать вас? — без особого энтузиазма в голосе спросила Марина.
Турецкий только вздохнул обреченно. Женщина, даже если она умная и красивая, все равно остается женщиной.
— Простите, — поспешила признать свою глупость Марина. — Я же хотела как лучше.
Она скрылась за кухонной дверью, а Турецкий направился в комнату, где всего лишь несколько минут назад Марина рассказывала ему о своем муже. Точнее, о том журналисте Фокине, который умудрился столь сильно наступить кому-то на пятки, что теперь лежит в реанимационном отделении и врачи борются за его жизнь.
Потянул было за ручку двери, как вдруг почувствовал, что то ощущение нарастающей тревоги, которое не покидало Марину, передалось и ему, и он уже с предельной осторожностью открыл дверь. Как учили опытные опера, сделал контрольную выдержку, и только после этого вошел в комнату. Нащупал рукой выключатель…
Старый-престарый гардероб, его ровесник вместительный книжный шкаф, заставленный авторами, о которых нынешнее поколение молодых даже слыхом не слыхивало, столь же впечатляющий диван с деревянной полочкой, на которой когда-то выстраивались в ряд белые слоники, два потертых глубоких кресла, более современный журнальный столик, рабочий стол Игоря Фокина и…
Турецкий поначалу даже не понял, чего именно не хватает на этом столе, заваленном исписанными и чистыми листами бумаги. И только когда заставил себя сосредоточиться, понял — системного блока компьютера, который завершал рабочий дизайн письменного стола.
Это уже было нечто, и Турецкий, непроизвольно причмокнув губами, прошел на кухню, из которой доносился дурманящий запах свежемолотого кофе.
— Ну? — в глазах Марины читалось нетерпение.
— Да все вроде, — пожал плечами Турецкий, — только один вопрос. Вы что, решили не дразнить гусей и убрали системный блок с глаз долой?
Удивлению Марины, казалось, не было конца.
— Что… я… блок?
Начиная догадываться, что предчувствия Фокиной были не напрасными, Турецкий в то же время не стал гнать лошадей.
— По крайней мере, я его не увидел.
— Как так?
— Да очень просто. Он ведь днем стоял на столе?
— Ну!
— А теперь его там нет.
— Чертовщина какая-то! — забыв про свои страхи, взвилась Марина и первой вышла из кухни.
Почти бегом бросилась в комнату и непонимающе уставилась на стол.
— Я… я ничего не понимаю, — свистящим шепотом произнесла она, и в ее глазах вновь заплескалась тревога.
— Да, в общем-то, ничего сверхъестественного, — невесело отозвался Турецкий, мысленно ругая себя за то, что сразу же не заставил Макса поработать с фокинским компьютером. А теперь… Теперь, видимо, с ним работает кто-то другой, изымая из его памяти слишком опасную для кого-то информацию.
