Страшно — и все.
Да еще, пожалуй, ее захлестывало паскуднотошнотное чувство неизвестно откуда надвигающейся опасности, и она, ругнув себя за излишнюю мнительность, дрожащими пальцами ткнулась в кнопочки, набирая код.
Уже поднявшись на свой этаж и открывая ключом входную дверь, нервно засмеялась, представив себя со стороны. Сплошной трагикомизм, и никакого секса.
Включила свет в прихожей и почти без сил опустилась на старенький пуфик, который хозяйка квартиры приобрела еще в те стародавние времена, когда строился этот дом и не надо было копить сотни тысяч баксов, чтобы купить квартиру. Сбросив с ног туфли, позволила себе отдышаться и только после этого прошла на кухню.
Распахнув дверцу полупустого холодильника, прошлась взглядом по его содержимому. Остановилась на початом пакете однопроцентного кефира, который, помнится, покупала в тот самый день, когда так и не дождалась Игоря домой. Оно бы сейчас по-хорошему чашечку кофе выпить или чайку заварить, но на это уже не оставалось сил, и она вылила остатки кефира в любимый бокал Игоря, который все эти дни также сиротливо стоял на столе.
Уже допивая кефир, едва не заплакала от жалости к себе, любимой, но что-то вновь заставило ее насторожиться, и она, сжимая кружку в руке, непроизвольно вжалась в потертую спинку старенького «уголка».
И снова пожалела, что отказалась от охраны, предложенной Турецким. В крайнем случае, можно было бы пригласить на чашечку кофе и кого-нибудь из поклонников. Как говорится, ничего особенного, да и Игорь смог бы понять ее.
Однако, что ушло, то ушло, и Марина, собрав в кулак всю свою волю, попыталась проанализировать накативший приступ почти животного страха, когда хочется забиться в самый темный угол, закрыться старым тряпьем и затаиться надолго, сжавшись в крохотный комочек.
Впрочем, насколько она могла понять, это был даже не страх, а подсознательное чувство скрытой пока что опасности, и это было еще хуже, чем откровенный страх.
— Истеричка! Дура! — попыталась успокоить себя, но от этого лучше не стало, она почти заставила себя проанализировать каждый свой шаг, каждую минуту с того самого момента, когда прикрыла за собой входную дверь и, навесив цепочку, без сил опустилась на пуфик.
На тот момент ее заставило насторожиться обостренное чувство опасности, видимо, развившееся в ней за те годы, что она проработала в театре. Росло Богом данное актерское мастерство, когда надо было научиться чувствовать каждое движение своего партнера на сцене, а вместе с ним и «побочный продукт», чувство неосознанной опасности, когда не знаешь, с какой стороны ждать очередную подлянку, подножку, а то и просто звонкую оплеуху.
Так, это было в прихожей. Но потом она как бы отдышалась, прошла на кухню, открыла дверцу холодильника, достала из его нутра початый пакет кефира…
Выпитый бокал холодного кефира не мог представлять какую-то опасность, а вот распахнутая дверца полупустого холодильника…
— Господи, бред какой-то! — пробормотала Марина. — Не хватало еще собственной тени бояться.
Она поднялась с «уголка», потянула дверцу холодильника, заглянула в морозильную камеру.
Никакой бомбы в холодильнике не было. Еще раз обозвав себя истеричкой и дурой, она хотела уж было захлопнуть дверцу, как вдруг что-то прорезалось в ее сознании, и она даже вздрогнула от неожиданности.
Из холодильника исчезла, будто испарилась, початая бутылка водки, и этому не было объяснения.
В голову мгновенно ударило жаром, и Марина почувствовала, как ее передернуло нервным тиком.
То, что она не доставала бутылку из холодильника — это точно, как божий день, но в таком случае…
Чувствуя, как ее начинает бить истерика, но все еще сдерживая себя, чтобы только не разразиться криком, Марина прислушалась, выглянув в прихожую, и только убедившись, что там никого нет, осторожно, чтобы не скрипнула половица, почти подкралась к трюмо, на котором лежала ее сумочка и, схватив мобильный телефон, снова прошмыгнула на кухню, закрыла за собой дверь.
Руки дрожали.
Надо было кому-то срочно звонить, может быть, просить кого-то подъехать, но она не знала, кто бы мог ей сейчас помочь, и уже чисто интуитивно вытащила из памяти телефон Турецкого. Уже не думая о том, КАК может быть воспринят этот ее телефонный звонок, дождалась, когда мембрана отзовется немного искаженным голосом Турецкого, и, почти задыхаясь от сдавливающего горло страха, произнесла:
