– Это полезно для тебя, – сказала она, держа в одной руке резиновую лопаточку, а в другой – сигарету.
Я рос в Коннектикуте и ел как типичный американский тинейджер из пригорода – потому что я и был американским тинейджером из пригорода. Я жил на мясных рулетах, пицце, мороженом, сандвичах с салями, сандвичах с бифштексом, тако с говяжьим фаршем, еще мороженом и еще пицце. Когда у меня были деньги, я ходил в «Бургер Кинг», «Макдоналдс», «Вендис» или «Чи-Чис». Я обожал макать картошку фри в молочные коктейли. Я обожал гамбургеры, жир с которых сочился прямо на пластиковые подносы. Как мама вообще посмела предлагать здоровую пищу единственному сыну? Это же просто издевательство над детьми.
– Просто попробуй, – умоляла она.
– Нет, – сказал я, разглядывая тофу и брокколи в сковороде. – Это отвратительно.
– Это полезно для тебя, – сказала она, держа в одной руке резиновую лопаточку, а в другой – сигарету.
– Мне все равно.
Она сердито посмотрела на меня, положила себе порцию риса с тофу и овощами и села перед телевизором, по которому шло «Маппет-шоу». Через минуту я ушел на кухню и разогрел в микроволновке пиццу пепперони на французском хлебе от «Стуфферс», потом сделал себе большой стакан шоколадного молока и сел рядом с ней перед телевизором. Мы ели в мрачной тишине, а на экране Маппеты пели с Кэрол Бёрнетт.
Теперь же, на день Благодарения в 1990 году, я был в Коннектикуте дома у бабушки. Бабушка продала большой дом в Дариене, полный антиквариата, и переехала в дом поменьше (тоже полный антиквариата) в соседнем Норуоке. Моя семья собралась в столовой, облицованной деревом. У стены стоял буфет девятнадцатого века, уставленный веджвудскими тарелками с ветчиной, индейкой, мясным соусом, картофельным пюре и начинками. Мои тети, дяди и кузены счастливо ели и болтали друг с другом.
Она выбежала из столовой; ее новый муж Ричард последовал за ней, чтобы утешить. Родные посмотрели на меня.
– Что? Что я сделал? – спросил я.
В этот день Благодарения, мою трехлетнюю годовщину веганства, я решил ничего не есть. Это был странный эксперимент – поститься в тот день, когда большинство американцев едят от пуза, но это казалось хорошим способом отступить от чревоугодия, поскольку на день Благодарения мне все равно есть было особенно нечего. Я постился не потому, что был недоволен семейными обычаями, но мама была разъярена.
– Съешь хоть что-нибудь! – сказала она. – Я сделаю тебе сандвич, просто съешь что-нибудь!
Она была одета в коричнево-оранжевый домотканый свитер и шерстяные брюки. Ее светлые кудрявые волосы ниспадали по обе стороны лица.
– Нет, все в порядке, – ответил я. – Мне нравится поститься и смотреть, как вы едите.
– Это неправильно! – сказала она.
– Все нормально, – ответил я. – Я просто не ем.
Она выбежала из столовой; ее новый муж Ричард последовал за ней, чтобы утешить. Родные посмотрели на меня.
– Что? Что я сделал? – спросил я. Тетя Джейн отложила вилку.
– Просто иди и поговори с ней, – сказала она. Я вздохнул и встал. Мама сидела в гостиной с Ричардом и курила.
Они с ним познакомились в госпитале, где вместе работали. Пару лет они встречались и, в конце концов, в восемьдесят восьмом поженились. Ричард был республиканцем и мясоедом, но он был добрым человеком, и она была с ним счастлива, так что он мне нравился. На Ричарде была синяя рубашка на пуговицах и джинсы «Левайс», он сидел с мамой на бабушкином диване, украшенном желто-зеленым цветочным узором.
– Ты в порядке? – спросил я у мамы. Она выдохнула дым.
– Почему ты просто не можешь что-нибудь съесть? Сегодня же день Благодарения!
– Почему это для тебя так важно?
– Я твоя мать!
– Но я ничего не делаю! Я просто решил сегодня поститься.
– Сегодня день Благодарения! Это ненормально! – закричала она.
– Я не понимаю, почему для тебя это так важно.
Мы сидели на диване под гравюрой Карриера и Айвза, изображавшей гончих собак. Ричард смотрел в пол. Повисла долгая тишина.
– Если я съем сандвич с клюквенным соусом, ты будешь довольна? – спросил я.
– Да! – сказала она.
– Клюквенный соус веганский?
– Конечно, – ответила она, туша сигарету в хрустальной пепельнице.
