— Ну что? — спросил Юшка.
— А ничего. Завтра возвращаемся в дозор.
— До завтра ещё целый вечер и ночь.
— Не болтай!
— Зачем перстенёк-то отдал?
— За вину поклонился.
— Повинился, поклонился... что-то не верится мне. Слова у тебя какие-то округлые... — Юшка отлично видел, как друг всё больше и больше смущается и раздражается.
Степан действительно злился, но не на Юшку, а на самого себя. Вся затея с перстеньком показалась глупой, никчёмной и даже постыдной.
— Перстеньки, они ведь на дороге не валяются. Собаке под хвост... — сказал Юшка, но, заметив хмурый взгляд друга, умолк на полуслове.
Степь просыпалась после зимней спячки стремительно и бурно. Чуть ли не в один день всё зазеленело, воздух зазвенел от птичьего пения, невидимое зверье сновало по степи, оставляя за собой лишь на краткий миг след — волнующийся ковыль. Это только незнакомому со степью человеку кажется она мёртвой пустыней, навевающей тоску. За один год Степан подружился со степью, научился читать её, как добрую знакомую книгу. Про Юшку и говорить нечего, он освоился ещё быстрее Степана, даже овчинную безрукавку стал носить мехом наружу, по-татарски, утверждая, что так куда удобнее — годится и под доспех, и на доспех. Однако своих коней, рослых и тяжеловатых, ни Степан, ни Юшка не думали менять на татарских выносливых, юрких лошадок, хотя и не раз замечали, как, неказистые на вид, они стремительно уходили от противника, легко перенося долгую скачку. Зато русские лошади были незаменимы в сече: боевой тяжёлый конь, да ещё с кольчужным убором, налетал грудью на вражескую лошадь и сбивал её с ног.
...Они неторопливо ехали едва заметной тропкой, время от времени останавливаясь, вставая на седло и оглядывая степь. Татары появились внезапно. Видимо, они поджидали русских, лёжа с конями в высоком ковыле. В быстрой сече Степан зарубил одного, другого свалил Юшка. Не одержав лёгкой победы, татары умчались...
Степан почувствовал сильную боль в руке. На рукаве появилось кровавое пятно. Юшка подскакал, они осмотрели руку и обнаружили глубокую рану, из которой текла кровь. Юшка попробовал остановить её всеми известными ему способами, но кровь продолжала течь. Степан на глазах бледнел, покрываясь холодным потом, у него закружилась голова, тело опутала липкая паутина противной слабости.
Пожалуй, впервые Юшка растерялся. Что делать? До заставы два часа езды, а до городища вообще целый день. И помогут ли ему на заставе? Там такие же, как и он, простые воины. А довезёт ли он Степана до городища? Юшка торопливо перевязал ремнём раненую руку выше раны, прикрутил Степана арканом к седлу и погнал коней во весь опор.
Степан не дотянул до городища совсем немного: потерял сознание и, обмякнув, привалился к шее коня. Так, с повисшим, словно большая тряпичная кукла, другом и въехал Юшка в ворота крепости. Старик охранник, раньше служивший в их же сотне, покачал головой и посоветовал везти Степана к воеводихе.
— Улести, умасти. Она баба умелая, посули ей чего-нибудь.
Но сулить не пришлось — воеводиха только взглянула на бесчувственного Степана и сразу распорядилась нести его в дом.
Юшка помог двум женщинам и слуге нести тяжёлое обмякшее тело. Степана положили на просторное ложе. Едва успел Юшка снять с него сапоги, как воеводиха прогнала его и сама занялась раненым.
Утром следующего дня Юшка пришёл с дарами.
— Иди, иди прочь, спит твой Степан и до полудня спать будет, если не дольше. Крови потерял много, ему сейчас сон — лучшее лекарство. Ночью проснулся, ковш молока выпил и снова заснул. — Воеводиха всё это выпалила, не пуская Юшку на крыльцо, но дары приняла.
Юшка едва дождался полдня и опять пришёл к воеводиному дому.
На этот раз выглянула младшая сестра.
— Спит, — сказала она с улыбкой. — Просыпался, тебя спрашивал, ещё ковш молока выпил и опять заснул.
— Можно, я тут посижу? Может, понадоблюсь, — несмело спросил Юшка. — Мало ли что... до ветру сводить... мужик всё же...
— Иди, иди! До ветру... — передразнила женщина. Юшка подумал, что она не намного и старше Степана, особенно когда улыбается. И совсем не похожа на старшую сестру. Та от сварливости рано состарилась и стала походить на бабу-ягу...
