— Комнату.
— Так и знала. Ты же всю почту сюда перенаправил.
Вот, значит, к чему дело идет. Туман постепенно рассеивается, и скоро мне будет видно все — насколько позволяет кривизна земного шара. Счастье, что есть эта кривизна, эта незаметная глазу шарообразность. Какой смысл в путешествиях, если можно охватить взглядом весь мир? Наверно, именно поэтому билет в один конец не дешевле билета туда-обратно. Любой билет — в путь по кругу, просто иногда круг нарезан на совсем маленькие кусочки.
— Привези маме сувенир, что ли. По-моему, она догадывается, что твоя основная цель — держаться от нее подальше. Какой-нибудь пустячок купи.
— Дважды неудачница готовится завтра наступить на третьи грабли. Отдохни со своей проницательностью. И вообще, кто-то мне талдычил насчет «будь самим собой».
— Подарок — для подстраховки, вдруг у тебя не получится.
— Самолет уже покатился, тебе пора за руль.
— Не вопрос, братишка. Мы уже едем. Вот, поднимаю телефон. Слышишь, как храпят-сопят? Вся семейка дрыхнет, Кара ведет машину. Как обычно. Так что не смей пить, ни капли. Не начинай праздновать заранее.
— Буду пить, — упрямо говорю я. — У меня меридиан.
— Ах, это.
Она мастерски управляется с простенькими словами, вот мне и достались сложные.
— Мягкой посадки. Погодка тут, доложу я тебе. На юге небо все черное, ветер поднимается, уже тонны всякого мусора разметал по дорогам, с возмутительной причем скоростью.
Пока самолет взлетает, я готовлю все необходимое. На пустое сиденье слева кладу свой верный наладонник; на его янтарном экране размером с кредитку ломаной линией изображен наш маршрут, программа настроена так, чтобы по нему перемещался крошечный самолетик. Форт-Додж, Айова, станет исторической вехой — мне всегда нравилось это название. Конечно, мои подсчеты весьма приблизительны, возможно, я уже и пересек заветную черту, но такого рода неопределенность даже приятна, она щекочет нервы, усиливая предвкушение. С учетом високосных годов и космических колебаний, наши юбилеи — и не юбилеи вовсе, наши дни рождения принадлежат кому-то другому, а трое волхвов проскочили бы мимо Вифлеема, если б попытались дойти туда сегодня, ориентируясь по старым звездам.
Затем я достаю одноразовый фотоаппарат, купленный утром в сувенирном магазине Маккаррена. В нем нет вспышки, и я задаюсь вопросом, не испортит ли это снимки. Хотя — лучше освещенного места нарочно не придумаешь. Попрошу кого-нибудь меня сфотографировать, еще не решил кого, но непременно бизнесмена. Фотограф должен понимать, что за событие ему довелось запечатлеть, должен оценить его масштаб и значение. Тогда он даст себе труд держать аппарат ровно, не трястись, не совать пальцы в объектив. Мне нужно как минимум пять снимков с разных ракурсов и еще один — с сиденья позади меня, чтоб видны были только волосы. Как правило, именно так я вижу других пассажиров, а они меня. Если будет слишком отсвечивать, опущу шторку на иллюминаторе. Впрочем, сейчас, когда самолетик на экране пересекает границу штата, а настоящее небо заволакивают тучи, помех со стороны солнца не предвидится, оно едва выглядывает, разбрасывая лучи над грозовым фронтом.
И конечно, я вытаскиваю тот пошлый рассказик, который накатал после смерти отца, перед моим печальным годовым отпуском, когда мне постепенно открылся истинный смысл песен о дорогах. Рассказик получил свою порцию издевательских насмешек, а потом поселился в кармане моего дорожного пиджака, где и истлевает потихоньку до сих пор. Сюжета не помню, честное слово, помню только, что написал его в ту самую ночь, когда понял: полоскать мозги несчастным, неизвестно почему вдруг оказавшимся за бортом, — вовсе не мечта моей жизни, надо положить этому конец, все, стоп. В ту ночь я и состряпал свой план, черт знает где, валяясь в джакузи очередного люкса в «Хомстеде» с бутылкой холодного пива. Бутылку я не удержал в мыльной руке, она выскользнула и разбилась об пол. Пришлось вылезать, вытираться, сливать воду и собирать осколки наощупь — стекло было прозрачное.
— Прошу прощения. Я сидел сзади, перепутал место. Вот это кресло, где у вас что-то лежит, кажется, мое.
