— Конечно, мне следовало сначала позвонить, — заговорил он, — но я как раз был в замке и подумал, что вы, должно быть, сейчас у себя.
Доминик наконец удалось отвести от него взгляд. Невидящим взором она уставилась в экран телевизора.
— Странно.
— Что странно?
Доминик пригладила рукой волосы. Прическа ее давно растрепалась, и золотые кудри в беспорядке обрамляли лицо. Но, увы, Маркусу до ее внешности нет никакого дела.
— Странно, что вы решили меня навестить. Я уже несколько дней вас не видела.
Голос ее дрогнул, и Доминик закусила губу, с ужасом сообразив, что дрожь в голосе — обычный предвестник слез.
— У меня было много дел.
Ну и «извинение» — словно кипящей смолой на открытую рану!
— Перед женой вы тоже так оправдывались? — на миг позабыв о здравом смысле и приличиях, огрызнулась Доминик. — Неудивительно, что она от вас ушла!
Едва эти слова слетели с губ, Доминик охватил ужас. Что такое? Неужели... Как она могла сказать такую гадость?
В ужасе она закрыла лицо руками:
— Господи, Маркус, простите меня! Я... сама не понимаю, что на меня нашло, зачем я это сказала... — дрожащим голосом бормотала она.
Маркус не ответил, но несколько секунд спустя она ощутила, как его сильное тело опускается рядом с ней на диванные подушки, как надежная теплая рука ложится ей на плечо.
— Доминик, — мягко заговорил он, — не извиняйтесь. Просто расскажите, что стряслось.
— Ничего, — безжизненным голосом ответила она.
— Я же не слепой. Я вижу, с вами что-то неладно. Пожалуйста, объясните, в чем дело.
Еще немного, и его мягкий, успокаивающий голос пробьет брешь в ее броне!
— Зачем?
— Затем, что мне тяжело видеть вас подавленной и расстроенной.
— Вам, кажется, вообще тяжело меня видеть! — огрызнулась она.
Он громко вздохнул и крепче сжал ее плечо.
— Думаю, вы понимаете, почему я старался с вами не видеться, — сухо ответил он.
Отняв руки от лица, Доминик подняла на него измученные глаза.
— Еще как понимаю! — прошептала она надломленным голосом. — Вы не можете забыть, что когда-то я была в вас влюблена, и боитесь, что я снова начну осыпать вас знаками внимания. Вас смущает сама мысль, что я могу быть к вам неравнодушна, и когда вы меня видите...
Договорить она не успела — он схватил ее за плечи и легонько встряхнул:
— Хватит, Доминик! Вы несете чушь! Сами не понимаете, что говорите!
Но она уже не помнила себя — отчаяние подстегивало ее и побуждало излить бессильный гнев.
— В тот день, когда мы с вами пили кофе в таверне, вы ясно дали понять: сама мысль о нашем... о нас с вами... для вас отвратительна! Да, отвратительна, и не пытайтесь это отрицать!
Его глаза сверкнули странным огнем — огнем, какого Доминик никогда прежде не видывала, от которого по спине у нее пробежал холодок.
— Отвратительна?! — рявкнул он. — Я был прав: вы еще ребенок, иначе поняли бы... — глаза его вспыхнули, но голос сделался обманчиво мягким, — поняли бы, почему мне лучше держаться от вас подальше.
Доминик изумленно округлила губы; глаза ее широко распахнулись.
— О чем...
— О чем я говорю, Доминик? Вот о чем!
Она не понимала, что он имеет в виду, пока голова его не склонилась и жесткие, требовательные губы не коснулись ее губ; а после слова стали не нужны.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Много раз наедине с собой Доминик мечтала о поцелуе Маркуса. Но реальность превзошла ее самые смелые мечты.
Вихрь ощущений подхватил ее и помчал над землею. Она тонула во вкусе губ Маркуса, в нежном прикосновении его ладоней, ерошащих волосы и гладящих шею.
Оттолкнуть его? Такое ей и на ум не приходило! Напротив: обхватив его за плечи и прильнув к мощной мужской груди, она прижималась к нему все крепче, словно надеялась слиться с ним навеки.
В ответ Маркус обнял ее и крепко прижал к себе. Доминик ощущала жар его тела, и от этого в груди ее все ярче разгорался ответный пожар.
Слабый стон Доминик гулко отдался в голове Маркуса. В висках у него шумела кровь. Губы Доминик оказались такими мягкими, податливыми, сладкими... слаще всего, что он когда-либо ощущал на вкус. Аромат ее тела обволакивал его, пробуждал бешеное, неутолимое желание. Он не мог оторваться от ее губ. Ему хотелось распробовать ее на вкус — всю, от макушки до пят. И губами, и руками, и сердцем.
