— Нет, я не хочу рисковать твоей жизнью, — запротестовал Митридат. — Получается, что я сам подставляю тебя под удар. Разве я могу так поступить после всего, что было между нами?
Статира улыбнулась и запечатлела на устах Митридата благодарный поцелуй.
— Тогда я лягу на пороге твоей опочивальни, вот тут. — Статира указала на персидский ковер у себя под ногами. — Если убийца появится, он непременно споткнется об меня. Я подниму шум, ты проснешься. Светильник мы загасим, в кромешной тьме убийца не сможет заметить меня на поду.
— В темноте и я не смогу разглядеть убийцу, — промолвил Митридат. — К тому же с испуга убийца может поразить кинжалом тебя. Нет, так не годится, сестра.
— Что же нам, не спать всю ночь? — выразила изумленное недовольство Статира. — А если убийца не придет и все твои страхи пустые?
— Ты можешь спать, но только рядом со мной, — Митридат ласково провел ладонью по длинным волосам Статиры, — а мне придется быть всю ночь начеку. До рассвета уже близко, так что это пустяки.
— Нет уж, — решительно возразила Статира, — если мы ляжем вместе, то будем спать по очереди. Первой бодрствовать буду я. Дай мне свой кинжал, он не даст мне заснуть.
С этими словами Статира забралась под одеяло, положив руки с кинжалом поверх него. Она вынула клинок из ножен и осторожно приложила к щеке, заметив при этом:
— О! Холодный как смерть!
Митридат без возражений улегся рядом с сестрой и закрыл глаза. Он думал, что Статира вскоре заснет, тогда он возьмет у нее акинак и будет лежа ждать утра.
Однако все вышло иначе.
Сон очень скоро сморил Митридата, и он провалился в глубокую темноту, будто в яму.
Проснулся Митридат от легких прикосновений к своему лицу. Он открыл глаза и увидел перед собой улыбающуюся Статиру, которая водила указательным пальцем по его носу и бровям.
— Как тебе спалось, мой милый? — ласково спросила Статира. Митридат непонимающе глядел на сестру, на солнечный свет, золотивший верх шатра. До него долетали голоса слуг, возившихся с котлами у костра.
— Разве уже утро? — удивился Митридат.
— Уже давно утро, мой царь, — по-прежнему улыбаясь, сказала Статира.
Митридат понял, что произошло, и слегка нахмурился.
— Почему ты меня не разбудила?
— Ты спал как младенец и мне было жаль тебя будить, — виноватым голосом ответила Статира. — Не гневайся на свою сестренку, которая так сильно любит тебя.
— А если бы…
— Тогда я непременно растолкала бы тебя, поверь! — с жаром заверила брата Статира.
Митридат не мог сердиться на Статиру. Она сидела перед ним такая обворожительная, с румянцем на щеках и спутанными, как у нимфы, волосами. К тому же ночные мрачные мысли улетучились у него из головы, им на смену пришла бодрящая радость от разгорающегося нового дня.
* * *
Едва закончилась утренняя трапеза, в царском шатре появился Сузамитра. Он не скрывал своей озабоченности и сразу завел речь о ночном нападении на Митридата, предлагал возможные пути поисков тех, кто стоял за спиной неизвестного убийцы.
— Откуда тебе известно об этом? — спросил Митридат, подозрительно глядя Сузамитре в глаза.
— Я только что был у Тирибаза, — сказал Сузамитра. — Он все мне рассказал. Причем велел никому больше не говорить об этом, даже Фраде и Артаксару. Он полагает, что не стоит поднимать шум.
— Я согласен с Тирибазом, — кивнул головой Митридат. Церемонии принятия присяги предшествовал священный обряд поминовения душ всех воинов, павших в битвах.
На священном участке, выложенном плоскими камнями, жрецы-маги развели яркий огонь на колоннообразном мраморном жертвеннике и, став в круг, принялись нараспев читать молитвы на старинном персидском наречии. Двигаясь по кругу, каждый жрец держал в одной руке пучок сухих прутьев, в другой — погремушку, издававшую при потряхивании мелодичный тонкий звон. Время от времени жрецы все разом поворачивались к жертвеннику и бросали в священное пламя несколько прутиков.
Одеяния жрецов состояли из длинных белых одежд с широкими рукавами и островерхих войлочных колпаков, натянутых глубоко на уши. Персы, армяне и каппадокийцы — воины и военачальники — в почтительном молчании замерли вокруг бразмаданы с полыхающим в ее центре огнем. Лишь эллинские наемники стояли особняком в стороне.
