Миссия России. Первая мировая война - страница 16

— Кто бы спорил, Валентин Николаевич. Но 4-й эскадрон первый ворвался в деревню и выбил от туда противника, — парировал Гаджибеклинский.

— Господа, позвольте узнать, а каковы вообще потери с обеих сторон? — поинтересовался Космин.

— Еще по одной, и вы все узнаете о нашей диспозиции, господин унтер, — с улыбкой произнес раскрасневшийся Пазухин.

Космин успел заметить, что тот разливал самогон по стаканам.

«Вот кто исполняет обязанности джинна. Впрочем, несложно было догадаться», — подумал Кирилл.

— Не вынимай клинка без команды и не гони коня, корнет, — вставил Новиков.

— Как можно, господин поручик.

— Вы готовы слушать, унтер? — спросил, нахмурившись, Шабельский.

— Весь внимание, — отвечал Космин, пьянея.

— На правом фланге, как раз когда ваша батарея ударила по австрийским орудиям, наш полк напоролся на сильный пулеметный и ружейный огонь противника. Во 2-м и 1-м эскадронах большие потери. В полку сразу потеряли 14 гусар. Царство им небесное. Раненых, включая тяжелых, — 30 человек. Многие, возможно, не выживут, или уже отходят… — мрачнея, продолжал поручик.

— Боже правый, — тихо промолвил Кирилл, крестясь.

— Словом, почти половина эскадрона легла под их огнем, — отметил Шабельский.

— Тяжело ранен навылет в грудь полковой адъютант поручик Изюмов, — добавил Новиков.

— Но зато легко ранен в голову корнет Пазухин, отделавшийся легким испугом в штаны, — пошутил сам про себя молодой гусар.

— Будет тебе паясничать, не к месту, корнет, — урезонил захмелевшего Пазухина Шабельский.

— Лошадей жалко. Пало 65 коней, — отвечал Пазухин, отправляя в горло новый стакан самогона.

— Ты что это, корнет, пьешь один и не предупреждая? — спросил Новиков.

— За помин души, Валентин Николаевич, пьют молча и не чокаясь.

— Да, помяни их, Господи! — угрюмо произнес Шабельский.

Все строго и молча опрокинули стаканы.

— Но и мы потом расквитались. Выбили австрийцев с позиций и из трех населенных пунктов. Гнали их почти три версты, изрубили до 2 рот. Гусары насчитали порубанных и пострелянных около 350 человек, — подвел итог «Денис Давыдов».

Внутри у Космина вдруг что-то восстало против этого, натянулось, затрепетало. После всех этих известий он вдруг ясно осознал всю бесчеловечность войны, безвозвратность потерь.

— Полк прорвал австрийский фронт шириной в 5 и глубиной в 6 верст. Хорошо, командир полка вывел гусар из-под огня, а то бы мы, потеряв до половины состава, были уже в 10 верстах западнее — в австрийских окопах второй или третьей линии, а не в этой прелестной, тихой деревушке, — продолжал далее Шабельский.

— Но, как я успел узнать, бой идет верст на 7–8 западнее. Да и Горст велел наводить орудия и приказал стрелять туда, — уточнил Космин.

— Да, вы правы, молодой человек. В прорыв левее нас пошли, углубили и расширили его другие полки нашей дивизии — 7-й драгунский Кинбурнский и 7-й уланский Ольвиопольский. Нас же, учитывая потери, вывели из боя, — добавил лысый ротмистр.

— Будет вам, господа, о стратегии! Руслан Исаевич, лучше прочтите свои стихи и докажите, что вы подлинный преемник Дениса Давыдова, — вдруг вмешался захмелевший корнет.

— Слышали, верно, Космин, Денис Давыдов и правда служил сто лет назад в нашем полку? — спросил Шабельский.

— Да, это замечательно, Андрей Ростиславович!

— Господин ротмистр, ну прочтите, окажите милость. У вас великолепно получается, — вновь пристал к Гаджибеклинскому пьяный Пазухин.

— Да, да!

— Просим! — стали упрашивать другие.

— Извольте, господа! Но сначала прочту не свое, а Давыдова. Уж очень близок мне этот поэт. Мой прадед-осетин Гаджи-бей знал его, был его товарищем, порой воевал с ним бок о бок в кампаниях 1812 и 1813 года. Послушайте, какие стихи:

— Хорошая военная лирика, — отметил Шабельский.

— Недурно, — отметил Космин.

— Или вот еще, его же:

— И все же хотелось бы услышать ваши стихи, ротмистр, — попросил Шабельский.