Приняв такое решение, она выползла из-под кровати в ее изножье — специально так сделала и, не чуя под собой ног, бросилась к двери — этот бросок мог стоить ей жизни. Но уже через несколько секунд комната была залита светом. Она обернулась, прочистила горло и смело позвала:
— Monsieur!
И тут, в третий раз за ночь, сердце маленькой мисс Брейсгёдл снова чуть не остановилось. Правда, времени для того, чтобы наступил шок, теперь потребовалось несколько больше, зато сила его была такова, что два предыдущих в сравнении с ним просто померкли.
Человек на кровати был мертв!
Она еще ни разу не видела смерти, но в том, что это смерть, сомневаться не приходилось.
Мисс Брейсгёхт в панике смотрела на него, повторяя почти шепотом:
— Monsieur!.. monsieur!..
Она на цыпочках приблизилась к кровати. Волосы и усы мертвеца на фоне серой восковой кожи казались неестественно черными. Рот был слегка приоткрыт, а лицо, на котором при жизни, вероятно, играли сильные страсти, казалось теперь совершенно мирным и ко всему безразличным.
Казалось, она созерцает черты человека через какой-то огромный промежуток времени, черты существа, которому всегда были чужды мирские тревоги.
Но, осознав наконец всю непоправимость случившегося, маленькая мисс Брейсгёхт закрыла лицо руками и пробормотала:
— Бедняга… Бедняга…
Насколько же ничтожной показалась ей в этот момент ее собственная беда! Ведь то, что коснулось ее сейчас, было несравненно более великим и всеобъемлющим. Почти инстинктивно она опустилась на колени перед кроватью и стала молиться.
Необычное спокойствие и отрешенность снизошли на нее. Бремя собственного несчастья показалось ей призрачным — каким-то пустячным, тривиальным, чуть ли не комическим эпизодом, чем-то таким, что можно легко объяснить.
Другое дело этот мужчина — хорошо ли, плохо ли, но человек этот жил — и вот предстал перед своим творцом. Кем же он все-таки был?
Ее размышления прервал какой-то резкий звук. Кто-то бросил на пол за дверью пару тяжелых башмаков. Она вздрогнула, приняв его за стук в дверь или попытку открыть ее. Однако «башмаки» затопали дальше по коридору, и ее словно кинжалом кольнула мысль о том, что положение ее по-прежнему выглядит опасным. Здесь ей ни в коем случае оставаться нельзя. Необходимость выбраться стала еще настоятельней.
Быть обнаруженной посреди ночи в комнате незнакомого мужчины уже само по себе плохо, но, чтобы тебя застали в комнате мертвого мужчины, это уж совсем никуда не годится. Ее, конечно же, обвинят в убийстве. Да, именно так — ну как она объяснит случившееся с нею этим иностранцам? Боже милостивый, они же ее повесят! Нет, гильотинируют — во Франции казнят именно так. Отхватят ей голову огромным стальным ножом. О небо! Она представила себе, как стоит с завязанными глазами рядом со священником и палачом в красном колпаке, совсем как этот человек у Диккенса — как бишь его?.. Сидни Картон, да-да, и, прежде чем взойти на эшафот, он сказал: «По крайней мере, это гораздо лучше всего того, что я делал раньше».
Нет-нет, она бы такого не сказала. Уж это-то наверняка было бы гораздо хуже всего, что она делала раньше. Что же тогда будет с ее дорогим братом-настоятелем? И с девушкой, прибывающей завтра из Парагвая? И со всеми милыми ее сердцу людьми и друзьями в Изингстоке? С ее любимым Тони, серим полосатым котом? Нет-нет, если только этого можно избежать, она не даст им отхватить ей голову — теперь это ее долг. Здесь в комнате от нее все равно никакого толку. Возвращать мертвых к жизни ей не по силам. Единственная ее миссия — бежать. Сюда в любую минуту могут войти. Горничная, «башмаки», хозяин гостиницы, жандармы… И стоило ей только вообразить жандармов с саблями и блокнотами, как сил у нее сразу прибавилось. Она была уже на грани отчаяния. К счастью, ей больше не надо было думать о свете. Она снова бросилась к двери и попыталась открыть ее, просовывая пальцы в притвор. Но пальцам стало больно, и она прекратила эти попытки. Чтобы вырваться отсюда, надо подумать, причем подумать основательно. Только не спешить и не делать глупостей, все нужно как следует оценить и спокойно наметить план действий.
