Прочно застрял отряд в Хомяках. День проходил за днем, где-то совсем рядом был фронт, а приказа о наступлении не присылали. Деревня Хомяки была окружена лесом, на опушку его Федя часто ходил гулять с Мишкой-печатником. Одних отец не отпускал, и чаще всего с ними на прогулку отправлялся Нил Тарасович.
Приказ о наступлении пришел в морозный тихий день — к тому времени уже прочно установилась зима. В жаркой избе Федин отец, дядя Петя и человек в скрипучей кожанке, присланный из штаба армии, склонились над картой. Федя лежал на печи и, замерев, слушал их разговор.
— Вам, таким образом, — говорил человек в кожанке,- надо занять деревни Струново и Днище. Вот здесь. — Он ткнул пальцем в карту. — С левого фланга поддержит Лепехин. С правого — наша артиллерия. Огоньку поддаст.
— Дорога здесь петляет, — хмурится отец. — И через поле идет.
— Можно лесом. Мне мужики говорили — просека есть и прямо к Струнову ведет. — Дядя Петя закашлялся.- Фу ты, дьявол. От жары в горле — Сахара. Сейчас бы молочка парного.
— Верно, просека есть. — Человек в кожанке выпрямился над столом и оказался совсем маленьким: на голову ниже всех. — Только проверить надо, в каком она состоянии. Пройдут ли люди, подводы. Может, заросла.
— Проверим, — говорит отец. — Если проходима просека, будет просто здорово. Петр, снаряди людей. И Федюху с Мишкой пусть возьмут. Видал я, как медведь у него на шорохи реагирует. Лучше собаки.
— И на запахи!-закричал с печки Федя. Отец улыбнулся:
— Точно, и на запахи. Мало ли что… Снаряди людей, Петр. За старшего — Тарасыча.
— Есть!
— Так начало в пять ноль-ноль.-Маленький человек в кожанке свернул карту. — Сигнал — две зеленые ракеты.
А Федя быстро одевается, никак не может натянуть сапоги: скорее к Мишке-печатнику!
Отправились впятером: Мишка-печатник, Федя, Нил Тарасович, Трофим Заулин (он считался лучшим разведчиком в отряде) и новый боец, деревенский парень Семен, длинный и молчаливый.
Трусило снежком, время было позднее, но все вокруг видно: светил неярким ровным светом снег. Прошли по селу, миновали овраг с колодцем, над которым склонился длинный журавель, и вступили в лес. Здесь было темнее, и сразу, утонули в густых елях голоса села: лай собак, стук топора, далекая песня. И уже не пахло дымом. Пробитая сквозь лес просека уходила в неясную даль.
— Вполне пройти можно. И проехать, — сказал Нил Тарасович. — Версту проверим, и можно назад.
Дальше шли молча. Впереди Федя с Мишкой-печатником. Медведь бесшумно ступал по мягкому снегу и возбужденно дергал носом: давно он не был в настоящем лесу. Где-то над лесом взошла луна, и теперь на снегу лежали длинные холодные тени. Лесная чащоба дышала безмолвием и неизвестностью.
Просека была широкой, незаросшей.
— Все в порядке, — сказал Нил Тарасович.- Можно возвращаться. Завтра по ней и пройдем. Свалимся на офицериков, как снег на голову.
Вдруг Мишка-печатник вздрогнул всем телом, замер и повернул морду в сторону.
— Что? — выдохнул Трофим.
Они до рези в глазах всматривались по сторонам, но ничего не было видно.
— Вон! — Семен толкнул Нила Тарасовича, показав в заросли мелкого ельника: там мелькнул слабый огонек. Мелькнул и исчез.
— Пойди узнай, — приказал художник Семену.
Семен затерялся среди стволов, долго его не было, и все истомились, ожидаючи. Наконец он вернулся.
— Сторожка лесника, — прошептал Семен, задыхаясь от бега. — И к ей свежие следы ведуть… Оттедова, от Струнова. Лампа светит в сторожке. Люди там. Можа, белые? — В голосе его был страх.
— Пойдем к сторожке, — тихо проговорил Нил Тарасович. — Трофим, без всякой поспешности. Ты, Федор, у ограды останешься с медведем.
— Но ведь я… — У Феди задрожали губы.
— Это приказ, Федор. И будете ждать нас.
— Хорошо.
Они осторожно зашагали к сторожке лесника; светила прямо им в лицо яркая луна, и, казалось, оглушительно скрипел снег под ногами. Только Мишка-печатник по-прежнему ступал бесшумно и мягко. Около ограды из трех скользких жердей они остановились.
