Рядом с шофером сидит Федя, и дух у него захватывает от быстроты, и все ликует в нем — первый раз в жизни едет Федя на настоящей машине.
— А как она называется? — шепотом спрашивает Федя у шофера.
— Кто она? — тоже шепотом спрашивает шофер; он пожилой, усатый.
— Ну, машина ваша.
— А-а… — Шофер улыбается сквозь усы.- «Роллс-ройс» называется. В Англии ее сработали.
— В Англии? — удивляется Федя. — И оттуда привезли?
— Не мы, хозяин наш бывший, директор завода. Мы машину у него отобрали. Теперь обошьем железом, и броневик получится. Смекаешь?
— Смекаю. И тогда прямо на фронт, беляков бить, да?
— Точно.
Летит по гулким пустым улицам машина, ветер посвистывает, бьется в стекло. За спиной Феди на заднем сиденье — дядя Петя, отец и тот, в кожаной куртке.
— Ахатов воду мутит, — говорит человек в кожаной куртке. — Меньшевистское отродье…
— А еще кто? — спрашивает дядя Петя.
— Еще человек пять.
— Кто ж такие? — Злой голос у отца, аж звенит.
— Да все из купчиков, Саватин.- сынок кулацкий с Крапивенского уезда. В четырнадцатом на завод поступили, чтоб в окопы не угодить. Подкупили, надо полагать, тогда заводское начальство.
Машина резко поворачивает — Федя валится на бок. На смутном небе нарисовались зубья кремля; хоть он небольшой, не как в Москве, говорят, а тоже настоящий, давнишний; угловая башня попала в свет фар — кирпичи у нее внизу выщерблены. Стволы высоких тополей частят сбоку. И вот световой конус уходит в ворота под башней, прогудели каменные стены; Федя видит огромные купола Успенского собора (на этих куполах золотые звезды, и днем под солнцем они горят живым пламенем); промелькнули какие-то строения.
Машина останавливается у заводской проходной. Молодой парень с винтовкой распахивает дверцы, говорит:
— Здрасте, Петр Иванович!
— Мальчик с нами. — И опять дядя Петя берет Федю за руку.
Они быстро идут по заводскому двору мимо подвод, груженных чем-то тяжелым, мимо огней, труб, сложенных колодцами. С дядей Петей здороваются какие-то люди, и чувствуется, что все встревожены, напряжены.
Они входят в длинный сборочный цех, озаренный яркими лапами.
Федя видит, что у станков никого нет и все рабочие сгрудились в конце цеха. Оттуда доносится возбужденное гудение, выкрики. На железной лесенке, ведущей куда-то вверх, стоит мужчина в больших очках, лысый. Федя слышит его хриповатый, сорванный голос:
— …не для того мы поднялись на революцию, то-варищи, чтобы нас, пролетариев, морили голодом!
— Пролетарий… — грозно выдыхает отец.
— Начальник цеха, Ахатов, -говорит человек в кожанке.
— …не для того была революция, чтобы нас били по трудовому рублю, — ораторствует мужчина в очках.
— Революция не была! — кричит дядя Петя, и его громовой голос повторяет эхо. Опять он стал новым, как там, на митинге. — Революция есть и продолжается!
Движение проходит по толпе рабочих, всех словно ветром повернуло в сторону дяди Пети.
— Член ревкомитета, Горянов, — говорит кто-то в наступившей тишине.
— Иваныч наш… — шепчут в толпе.
А дядя Петя уже идет к железной лесенке, перед ним расступаются, и видит Федя: многие рабочие опускают голову.
И вот дядя Петя уже на лестнице — опять высокий, спину распрямил, сильный, тревожный…
Тихо-тихо в цехе. Слышно дыхание людей.
— Не верю! — говорит дядя Петя. — Не верю, чтобы оружейники против революции бастовали!
Колыхнуло толпу, ропот прокатился по ней и замер. И вдруг закричали из разных концов:
— Да мы не против!
— Мы за революцию стоим!
— Они говорят, мы слухаем!
— Кто говорит? — повернулся на голос дядя Петя.
— Да вон. — Молодой парень показывает рукой на кучку людей.
Видит Федя: сбились в эту кучку разные люди,
человек десять, и молодые, и пожилые, и оратор в очках с ними. Разные-то разные, а чем-то похожи друг на друга. Мордастые какие-то.
— И что ж они говорят? — опять спрашивает дядя Петя.
Молчит толпа, переминается..
— Вот ты, подойди сюда, — подзывает дядя Петя молодого парня.-Ты что говоришь?
— Я-то?
— Ты-то.
— А что? И скажу. Мало рабочим хлеба даете. А еще народная власть,..
— Ты власть нашу не хули! — срывается вдруг хриплый голос.
— На рыло его поглядите! — кричит кто-то. — Совсем помирает!
