Бензобак под ним взорвался, и Большой Брат рухнул на землю с куском железа в голове.
Таннера захлестнул огонь, он слабо колотил руками, пытаясь погасить языки пламени. Тело было в крови, члены сковала смертельная усталость. Он увидел свой мотоцикл, невредимо стоящий дальше на дороге, и пополз.
Добравшись до мотоцикла, Таннер перекинул тело через сиденье и минут десять лежал, свесившись, не в силах пошевелиться. Дважды его вырвало.
Через час он сумел оседлать мотоцикл, но не проехал и полумили, как навалилась дурнота и началось головокружение.
Таннер свернул с дороги и последними усилиями закатил мотоцикл в кусты. Затем, пошатываясь, упал на землю, и все погрузилось во тьму.
В театре Агонии, на сцене Бреда, по освещенному молниями ландшафту Ночи и Сна бредут воспоминания — то, что было, и то, чего не было, то, что есть, и то, чего никогда не может быть, сексуальные или бесполые, серьезные или абсурдные, редко запоминающиеся, прекрасные, глупые, приземленные, печальные или веселые, разноцветно-темные и темно-разноцветные. Вот, пожалуй, и все, что можно сказать о них, разве только следует добавить, что неизвестно, от какой искры они зажигаются.
Человек в черном идет по разбитой дороге под тускло светящимся небом.
Он будто говорит: «Я отец Смерт, священник из Олбани, совершаю паломничество в бостонский собор, дабы помолиться за спасение человека. Через горы, через Долину, мимо сверкающих вершин и через качающиеся мосты тяжелой поступью идут мои ноги. В этом лесу рядом с дорогой, где толстым ковром лежит роса, я дождусь заката».
Слышится звук, похожий на урчание двигателя, только он все никак не утихает и в то же время не становится громче. Затем к этому звуку добавляется звук стучащих о днище автомобиля камешков с интервалом в пять секунд.
К лесу приближается еще один человек, одетый во все серое, в красной маске с концентрическими кругами вокруг отверстий для глаз, с узкой прорезью для рта и тремя «V» в центре лба.
Подходя к святому отцу, он будто говорит: «Я бы хотел побеседовать с тобой, священник».
«Что ты хочешь сказать?»
«Я прошу тебя помолиться за одного человека».
«Сие моя обязанность. За кого мне помолиться?»
«Не обязательно знать его имя. Он лежит далеко отсюда, похороненный в чужой земле».
«Как же я смогу молиться за него, не зная имени?»
«И тем не менее молись. Всем созданиям, без различия, будет польза».
«Я не могу сделать это».
Среди ритмичных ударов и грохота звучат размеренные слова: «Молись. Хотя молящееся сердце и не упоминает имени, тот, кому адресована молитва, знает его. А потом оставь эту ночь и иди со мной, в мой дом».
Он поднимает ветку, и там виднеется дверь.
Что это за место? Что-то наподобие храма? Похоже на салон легкового автомобиля, только значительно больше. Человек в маске садится за руль. Пристально глядя вперед, он не двигается с места.
«Кто ты?»
«Не имеет значения. Тот, кто ведет».
«Куда? Зачем? В чем причина?»
«Знай, что когда я брался за это дело, я не хотел умирать. Мне было страшно, но я вел. Я преодолел множество препятствий на пути, громы и молнии сыпались с неба на мою голову, сон хотел сломить меня после смерти моего друга, но я боролся с ним лекарствами и собственной волей, понимая, что незримый огонь, проходящий через поврежденную радиационную защиту, сжигает мое тело. Я и машина слились воедино для выполнения поставленной задачи. Вновь и вновь ранит меня этот огонь, голова моя становится все тяжелее».
Он медленно опускает голову на руль.
«Сутки, двое, трое… С выжженными глазами, одержимый безумием, я навечно врезал свои следы в Долину. Но раны одолевают меня, а дороге все нет конца».
Он опять приподнимает голову.
«Они убивают меня — чудовища земли и неба. Убивают. Но я веду. Я достигаю цели, передаю сообщение и прощаюсь с жизнью. Мне пора идти — уж скоро рассвет. А ты ступай через эту дверь».
Он встает и покидает машину, а священник выходит. Лес, и ничего больше вокруг, потому что машина исчезает, хотя звук работающего мотора слышится еще долго.
«Странные происходят вещи. Я не засну. Я буду молиться».
Священник склоняет голову и так стоит, в безмолвии, несколько минут.
