Он представил себе, что происходит внутри танка. Четыре толстых синевато-серых диска шести футов в диаметре на шести коротких ногах с широкими когтистыми ступнями; между каждой парой ног располагалось по одной руке, заканчивающейся тремя пальцами и обладающей фантастической силой. Нарост посередине диска был жестко посаженной головой; из макушки торчало хоботообразное щупальце с барабанной перепонкой, заменявшей уши, вокруг которого выстроились четыре глаза; ниже расположился рот и еще один хобот, служивший одновременно носом и вспомогательным органом. Ни по внешнему виду, ни по манере поведения невозможно было отличить одну особь от другой. Говорил ли Фримка-1 или Фримка-2, разницы не было.
— Вы обдумаете, подчиняться ли приказу, — раздался микрофонный голос. — Вы нас не очень-то жалуете.
Это было самым распроклятым свойством фриман. На близком расстоянии они могли читать ваши мысли, не было такой задумки или плана, которые не стали бы им известны. Это было одной из причин, почему они стали столь ценными советниками. Другая причина была тесно связана с первой: соединяя щупальца, они могли обходиться без разговорной речи, мысленно общаясь напрямую. Они объединяли свои нервные системы, утрачивая индивидуальность, но зато обретая высокоорганизованный единый мозг, мощь которого было трудно переоценить. Советы подобных мультимозгов сделали многое для того, чтобы Лига альфы Центавра достигла той силы, которой она обладала в настоящее время.
Фримане принадлежали к негуманоидной расе. Даже отдаленно они не походили на человека. Они вели торговлю в пределах Лиги, обмениваясь с людьми товарами, представляющими взаимный интерес. Они сидели в Совете, занимая высокие исполнительные должности. Но способность к непосредственному контакту между собой делала их квазибессмертными и абсолютно чуждыми человеку. Ничего не было известно ни об их культуре, ни об искусстве, ни об устремлениях; каковы бы ни были их эмоции, они настолько отличались от человеческих, что единственно возможным способом общения с ними оставалась чистая логика.
А ведь человек, черт подери, больше чем просто логическая машина.
— Ваши мысли туманны, — сказал Фримка. — Вы можете все разъяснить, сформулировав свои возражения вслух.
— Я не хочу, чтобы этих людей убивали, — сказал Браннох ровным голосом. — Это вопрос этики. Я никогда не смогу забыть этого, если позволю себе на это пойти.
— Ваше общество дало вам беспорядочное воспитание, — сказал Фримка. — Как и в большинстве понятий о взаимоотношениях, в нем отсутствует здравый смысл, оно противоречит чувству самосохранения. Внутри единой цивилизации, которой у человека нет, подобная этика была бы оправдана, но не перед лицом сложившейся обстановки. Вам приказано убить этих людей.
— Предположим, я этого не сделаю? — с вызовом спросил Браннох.
— Когда Совет узнает о вашем самоволии, вас уберут с поста и вы лишитесь всех ваших шансов удовлетворить собственные амбиции.
— Совету вовсе не обязательно об этом знать. Я могу разбить этот ваш танк. Вас разорвет, как глубоководных рыб. Весьма печальный несчастный случай.
— Вы этого не сделаете. Вы не можете без нас обойтись. Кроме того, все фримане в Совете узнают о вашей провинности, как только вы перед ними появитесь.
У Бранноха опустились плечи. Он был у них на крючке, и они об этом знали. Согласно предназначенным ему лично приказам с Центавра, за ними всегда оставалось последнее слово — всегда, без исключений.
Он налил себе выпивки покрепче и залпом осушил стакан до дна. Затем нажал кнопку на специальном устройстве связи:
— Говорит Янтри. Избавьтесь от тех двух двигателей. Разобрать на запчасти. Немедленно. Конец.
Дождь стекал нескончаемым тяжелым потоком. Браннох уставился на него пустым взглядом. Что ж… вот и случилось.
От алкоголя потеплело внутри. Бранноху претило убивать людей, но ему и раньше доводилось прибегать к этому, причем не так уж и редко, к тому же порой собственными руками. Чем же смерть этих двоих так отличалась от других? На карту поставлено гораздо больше. Будущее его нации: станет ли этот гордый народ данником прямоходящих, именующих себя цивилизацией Солнечной системы? Две жизни против целой культуры?
