Появление Харкорта и Шишковатого вызвало большую суматоху. Отовсюду выбежало множество монахов, которые кинулись навстречу. Один из них схватил под уздцы коня, на котором ехал Харкорт, другой подбежал к Шишковатому.
— Не надо, — сказал тот. — Я не остаюсь. Только заброшу оленя на кухню и поеду в замок. Этот кабан — нам на ужин, а его еще нужно зажарить.
Монах, державший коня Харкорта, сказал:
— Ну хоть горсть овса и немного воды для твоего коня?
— Ладно, — согласился Харкорт. — Спасибо за любезность.
Он спешился, и монах повел коня за собой.
Из-за угла к ним поспешно направлялся аббат Гай, крупный мужчина, на голову выше остальных. Черная борода, покрывавшая все его лицо, оттеняла наголо выбритую тонзуру на макушке. Ясные, сверкающие голубые глаза выглядывали из густых зарослей, как из засады. Сутана его была поддернута кверху, и из-под нее виднелись босые ноги. Харкорт заметил, что ноги грязные, хотя и не мог понять, почему обратил на это внимание: мало кому, даже из священников, по душе вода и мыло.
— Рад тебя видеть, Чарлз! — крикнул аббат. Харкорт пожал ему руку.
— Аббат, ты к нам не заглядывал уже целую неделю. Ты же знаешь, замок всегда к твоим услугам, когда бы ты ни пришел.
— Заботы, — ответил аббат гулким басом. — Вечные заботы. То одно, то другое, и больше ни на что времени не остается. Постоянно приходится растолковывать моим дурням, что они должны делать, — и не только что, но и как, а иногда даже зачем. Если они за что-то возьмутся, то сделают, однако сначала надо им все растолковать. Не могут, чтобы кто-то не водил их за ручку и не утирал им нос. Все они такие.
Монахи, стоявшие вокруг, только добродушно усмехались.
— Ну, пошли, — сказал аббат. — Найдем какой-нибудь уютный уголок, где можно посидеть и рассказать друг другу парочку неприличных историй, чтобы всякие оболтусы не пялились на нас и не подвергали опасности свои души, слушая наши греховные разговоры. И не отлынивали от дел, которые им поручены. Я вижу, вы привезли оленины?
— В замке кончилось свежее мясо, а у меня выдалось свободное утро.
— Да, понимаю. Прекрасно понимаю. Солонина и копченые окорока приедаются быстро. У нас тут есть свежая зелень с огорода, мы вам дадим.
Он потянул Харкорта за руку, и они, обогнув угол аббатства, направились к крохотному домику. Там их ждала тесная комнатка аббата с выцветшими, рваными гобеленами на стенах.
— Вот сюда, в это кресло. Оно тут специально для старых друзей. Ну и для почетных гостей, только у нас таких не было уже много лет. Мы живем, Чарлз, в захолустном уголке Империи. Никто здесь не бывает, даже мимоходом.
Он принялся шарить в шкафу.
— Тут у меня припасена специальная бутылочка, — сказал он. — Я точно помню, что спрятал ее сюда. Что-то не вижу, где она.
В конце концов поиски увенчались успехом, и он вернулся с бутылкой и двумя бокалами. Один он протянул Харкорту и уселся в другое кресло, вытянув ноги и пытаясь вытащить пробку.
— Хорошо у вас хлеба взошли, — сказал Харкорт. — Мы только что ехали мимо поля.
— Да, мне говорили, — отозвался аббат. — Я сам еще не видел. Все не до того, такая уж у меня работа.
— Это не просто работа, — сказал Харкорт. — Это почетное и благочестивое призвание, и тебе оно вполне по плечу.
— Было бы это так, — возразил аббат, — тогда Церковь давно должна была бы утвердить меня в сане, как ты полагаешь? Вот уже шесть лет как я здесь временно исправляю службу, а все еще не утвержден. И если так пойдет дальше, боюсь, мне этого вообще не дождаться, вот что я тебе скажу.
— Время такое, — сказал Харкорт. — Все кругом зыбко и ненадежно. Нам по-прежнему постоянно угрожают варвары из Ближней Азии. За рекой все еще гнездится Нечисть. А может быть, есть и еще что-нибудь, чего мы не знаем.
— Но ведь это мы тут, на границе, защищаем и Церковь, и Империю, — возразил аббат. — Можно бы время от времени и про нас вспоминать. Рим должен бы о нас хоть немного заботиться.
— Империи сейчас нелегко, — сказал Харкорт. — Но такое бывало и раньше, а Рим все стоит. Стоит уже больше двух тысяч лет, если считать с основания Республики, — так, по крайней мере, говорит история. Видел он и лучшие времена, и худшие. Бывало, что слабел, как сейчас, когда границы рушатся, экономика в упадке, а внешняя политика стала совсем беспомощной…
