— Я принесу сэнье поесть и, уж простите покорно, запру дом снаружи, — сказал монах. — Такой устав. Келью изнутри заложите, коли будет угодно. За имущество в сундуках не беспокойтесь.
«И не волнуйтесь, если вас деликатно обыщут», — добавила Галина от себя. Впрочем, с какой стати и то, и другое — обыскивать и волноваться по поводу?
Ей принесли круглую пышную лепёшку и большую кружку тёплого молока с мёдом, всё свежее и очень приятное. Зажгли толстую свечу в плошке с ручкой. А потом наружный засов громко, прямо напоказ, задвинулся в петли.
— Монах ничего не сказал про окно, — тотчас пробормотала Галина, давясь предпоследним куском. Вскочила со стула и пошла проверять.
Задвижка была солидная, почти что пробой от правого до левого косяка, но поворачивалась и сдвигалась легко, стоило смекалку приложить. Галина толкнула створку и вдохнула узкую струйку цветочного аромата.
Далеко внизу был внутренний дворик, куда выходили все окна гостиницы. Там густела трава, порхали крупные светляки, неурочно цвела маттиола, двигались вразброд некие смутные фигуры, то роняя себя в плохо подстриженный газон, то шатко-валко поднимаясь с чьей-то помощью, то снова упадая назад уже не в одиночку. Доносились бренчанье струн и вкрадчивые голоса.
— Нравы, — посетовала девушка с нервным смешком. — Монастырские. Хотя, конечно, это гости. Тюремный дворик во время прогулки.
Ей стало почти смешно от всего непонятного — или в кружку было что-то добавлено?
Отошла от зрелища в раме, мигом разобрала постель, вымыла посуду и рот, сама ополоснулась. Вылила в прогулочный камешек все как есть помои — тот благодарно чавкнул, принимая. Переоделась в ночнушку.
Тем временем общество потушило все фонари, кроме одного, и в его мигающем свете цепочкой двинулось в дальний конец дворика.
«А это ведь там калитка в здешних укреплениях, — догадалась Галина. — Ничего себе даниилы заточники».
В это время некто узкий в чёрном отделился от компании и с ловкостью ящерки или гимнаста полез на стену бельэтажа прямо под её окнами. И проник — слава всем богам! — в соседнее.
«Никак домой прибыл, — сказала она себе. — Что за напасть такая!»
С силой захлопнула окно и затворилась намертво. Старинные переплёты — не современные, одним-единственным ударом всё стекло не выставишь. А если слюда или рог — то и осколки тебя не поранят. Умно.
Улеглась в постель, чудесно упругую, накрылась печворком. Закрыла глаза.
«Мигом выспаться — и к заутрене в этот двубашенный…»
Но едва ли не над ухом раздался гитарный перебор и не очень громкий, но звучный баритон:
Карра, сынок, это нимало тебе не ладья:
Спит на воде, как из ветвей заплетённый щит…
— Нет, не так, — поправил себя голос. — Размер не соблюдён и мелодия хромает. Сырых яиц не напились.
Далее следовало некое струнное бормотание, звоны, удары…
— Эй, вы мне спать мешаете, — Галина изо всей силы грохнула в стену кулаком, ушиблась, подула на костяшки.
— Я смиренно полагал, что игне — или даже сэнии? — понравится, — глуховато оправдались там.
— Две строчки вдохновения и целая повозка расстроенных ладов. Я на репетиции не покупаюсь.
— Вам требуется сразу серенада, — полуутвердительно заключил голос на самых бархатных тонах. — Или колыбельная?
— Толстые стены!
«Чёрт, надо было хотя бы кровать подвинуть на другую сторону, а теперь шарашить её по здешнему паркету неловко».
— Если сэния изволит слегка продлить своё бодрствование…
— Тогда что?
— Ваш слуга очень легко импровизирует. Правда, публика никогда не получала от него поделочного сырья — только ювелирно отточенное совершенство. Нет, не поднимайтесь с ложа и не отворяйте ставень. «Стукнул перстень драгоценный в переплёт окна». Простите, вырвалось у меня по аналогии.
Галина тихонько фыркнула.
— Не у вас — у рутенца по имени Блок.
— Но ведь отлично ложится на струны.
— Разумеется. Не хотите ли напрячь этим гитару?
— У меня виола. Пожалуй даже — виоль-а-амур, хоть и без смычка.
— Ясен пень… Понятно, в общем.
«Что я несу… Молоком, в самом деле, опоили? Или хлеб замесили из муки со спорыньёй».
— Никакой звукоизоляции, — пожаловалась вслух.
— Да нет, похоже, один из моих предшественников использовал сверло по грубому камню, с поперечной насадкой. Заделали же просто штукатуркой.
