От её слов пейзаж, снулый, как выброшенная на берег рыба, вмиг ожил. Из домов стали выглядывать смуглые физиономии, волны вокруг них заплескались ещё сильнее, и оказалось, что создают их тела крупных рыб с бледно-серой кожей. А землянец, который сидел на пороге своей хижины так тихо, что казался некоей разновидностью камня, распрямился и подошёл к прибывшим людям со словами:
— Моя красавица ведь живая, вот и крутит до сих пор колёсами. Для этих мест не самое лучшее — мне обещали к ней водные лыжи приделать, чтобы по воде как по сухому месту бегала. Здравствуй, инья Гали, ты прости: еле вспомнил за давностью свою деву в беде, а пока соображал — вот ты и рядом.
— Здравствуй… отец Каринтий, — ответила она, еле сумев улыбнуться.
Если она в конце концов постарела от силы лет на десять, то Кьяру, в те времена почти ровеснику Барбе, никак нельзя было теперь дать меньше пятидесяти — пятидесяти пяти. Крепкий, осанистый мужчина, бородатый, с тремя рыжевато-седыми косами, растрёпанными ветром. Из коротких рукавов холщовой рясы торчат смуглые, в шрамах, руки, с кручёного пояса свисает подобие ножа для чистки рыбы. Даже конопушки исчезли под густым загаром. Даже серо-зелёные глаза смотрят из морщин не по-прежнему: с иронией и зрелой печалью.
Говоря, мигом сползла с коня, утвердилась на ногах: и так, наверное, прослыла невежей.
— Ну, я счастлив тебя видеть. Можно сказать, привет от доченьки Фрейи, от милого дома по ту сторону.
— Что ты имеешь в виду, святой отче? Разве монаху не положено отречься от мира и иже с ним? — Галина улыбнулась кончиком рта.
— Отрекайся не отрекайся, а деваться некуда — сам достаёт, — он кивнул на море. — Вон там живут записные всевертские бродяги и торговцы, и уйти от них некуда — разве что в солёной воде утопиться. Да что мы с тобой едва с дороги разговариваем: пусть твои тоже с сёдел спускаются на грешную землю. Угощение у меня небогатое — как говорится, краюшка хлеба, морской солью присыпанная. И кровом не пещера служит, как некоторым неженкам, а солома в снопах. Только и радости, что дождём не пробивает.
Всё-таки в тоне его было не так много смирения — так радушная хозяйка напоказ причитает, что ей нечем угостить, а гордый китайский папаша обзывает сыновей никчёмными поросятами.
— Мы народ бывалый, уже ночевали тут неподалёку, — ответила Галина, — и в тюках есть что поверх голов натянуть и в рот засунуть. И от ушицы, сваренной твоими сыновьями, мы и по сю пору не отошли.
А сама не торопясь и не желая показать заинтересованности, искала королевского побратима: не глазами — особого рода нюхом. «Кьяр в самом деле выглядит самодостаточным — без жены и детей, без привычного окружения, без стальных советников и даже без верного Бьярни. Любопытно: может быть, ба-инхсаны и его тоже обещали реставрировать? Скажем для великих свершений, о коих помянул Барбе. Гарду там пошире, эфес подлиннее или ножны по последней рутенской моде для наградного оружия? У них, кажется, чехол для клинка может превращаться в человеческую одежду».
Спросить прямо? Галина давно уяснила себе, что прямой путь — далеко не самый короткий, но в условиях Вертдома — почти всегда самый наглый. Здесь принято выжидать, пока удобный случай сам на тебя набредёт. Не доискивайся, просто живи. С этой мыслью Галина забралась под туго растянутый брезент, улеглась на почётное место близ очага и заснула, даже не поев как следует.
Когда утром она выглянула из-за полога, то сразу поняла, отчего так крепко спалось: под шум ветра и волн. За ночь распогодилось, мелкие волны превратились в валы с белым гребнем, которые ритмически били в крутой берег, растекаясь по песчаной отмели шипучей пеной. Бледное солнце играло на небе уже высоко над окоёмом, раздвигая тихим теплом серо-синие облака. Не так далеко от облаков тяжело колыхались морянские плоты — остереглись находиться в прежней близи от берега, решила Галина, снялись ночью с якоря, чтобы ковчеги не разбило.
Женщина в одной полотняной сорочке и босиком прошла по округлым камням и песку до места, где берег уходил вглубь, потопталась по песку, тонко чувствуя влажные узы вокруг щиколоток, тянущие то вперёд, то назад, оплеснула лицо и шею солёной водицей — хорошо!
