— Марину убило. Уже у самой стены.
— Труп вынесли? — Антон ее знал.
— Вынесли. На ней же оставался огнемет.
Антон похлопал Ростика по плечу.
— Ее вынесли не из-за огнемета. А чтобы…
Да, чтобы похоронить по-человечески и чтобы не послужила она деликатесом для тех же черных стрелков. Такое не просто перенести. Но еще труднее было не вспоминать, что, не пожелай они вчера погеройствовать, сегодня она была бы жива.
— Как я хочу верить, что все не зря, — сказал Ростик.
— Вот этим и займись в отпуске, понял? — в голосе Антона появилась привычная жесткость.
Но Ростик знал, что в одиночку с этим не справиться. Может быть, мама поможет?
Ростик шел по дороге, хлопая по мостовой крепкими, недавно полученными яловыми сапогами. Это были отличные сапоги, офицерские, они держали и воду, и пыль. Только одно было плохо — Ростик почему-то чувствовал себя в них избранным, остальным-то солдатские доставались, даже девчонки кирзачами ноги уродовали.
Хотя, с другой стороны, — какой он избранный? Все его богатство при нем — солдатская форма, стальная кираса, шлем с решетчатым забралом, которое можно было и не опускать в том случае, если под шлемом приходилось дышать через противогаз, дюралевый щит в чехле на спине, автомат с парой магазинов, арбалет, колчан стрел, бинокль, фляжка и солдатский мешок с бельем. Хорошо, что он не курит, ему не нужно содержать весьма импозантные, но слишком хлопотные курительные принадлежности, как не нужен и бритвенный прибор. Как-то так получалось, что ему можно было бриться раз в неделю, вот он и бегал за этим к Антону, а тот никогда не отказывал.
Отец когда-то сказал, что по-настоящему бриться стал после тридцати лет, а до того у него и пух-то не рос на щеках. Он назвал это признаком позднего созревания, один из маркеров долгожителя. Так он говорил. Но вот женился он рано… Как он там, на Земле?
Хотя, куда интереснее было бы знать: какая она? Но об этом Ростик старался вовсе не думать — не хотел расстраиваться. Память-то была скверно устроена, помнила только хорошее, а это значило, что все воспоминания будут цветными, безбрежными, ароматными и приятными… И обманчивыми. Он знал, что по-настоящему Землю он помнил плохо, практически вообще забыл.
Он оглянулся. В Полдневье дороги стали проваливаться. Сказывалась иная основа и другой режим грунтовых вод. Ростик сам видел, как иногда куски еще старой поверхности, перенесенной с Земли, рвались, словно ветхая ткань. Почему это происходило — пусть кто поумнее думает, у него хватало своих забот.
Дорога была пустынной, а ведь после ночного боя по ней должны были идти подводы с боеприпасами, кормежкой для людей, должно было шагать пополнение…
— Стой, стрелять буду!
Рост остановился, потом отчетливо сказал:
— Я тебе стрельну. Развели, понимаешь, тыловых командиров!
— Кто и откуда?
— С завода. Младший лейтенант Гринев. А что, у насеко мых появились предатели из стана человеков? Шпиё-ёнов ловите, да?
Впереди кто-то затопал по асфальту сапогами размера на три больше ноги. Потом появилась чумазая, измученная девчушка лет 14. Она посмотрела на Ростика, но взгляд его восприняла неправильно.
— Ты не рыпайся, а то у меня в темноте еще трое подружек.
— Они и стрелять умеют? — усмехнулся Ростик. Он уже оттаивал.
Или нет. Бессмысленность всего, что происходило, обреченность города и людей, которых он знал с детства, не давали ему оттаять. Он всего лишь пожалел эту пигалицу и ее подружек, которые наверняка мало чем от нее отличались.
— Сумеют. — Пигалица не улыбнулась. — У тебя документ имеется?
— Ты что? Какие тут документы? Иду себе в город, увольнительную получил. А тут ты… Как репей. — Он подумал. — Вы вообще-то что делаете?
— Приказано дезертиров ловить, — буркнула девчушка. — А как их ловить, если ни у кого ни одной бумаги, ни одного документа нет?
— Так тут пост? И ты им командуешь? — Девчушка кивнула. — Ладно, что будем делать, командир поста?
— Ты вправду не дезертир? Вправду увольнительную получил?
— Я офицер, девочка, и таких, как ты, вожу в атаку время от времени. Как я могу оказаться дезертиром?
Из темноты вынырнула следующая девчонка, еще меньше. Больше всего раздражали ее крысиные хвостики, дрожащие на каждом шагу под пилоткой.
