Скорее уже по привычке, почему-то оказавшейся такой важной тут, в Полдневье, Ростик спросил:
— Как они себя называют, не знаешь?
— Почему не знаю? — рассудительно переспросил лысый. — Знаю. Называют они себя губисками. Как кто-то из наших выяснил, это на их языке означает — пираты.
— Пираты?
— Пираты Полдневья. На их языке, — пояснил он со значением.
— Губиски? — Ростик покатал слово на языке. — Губиски. Что же, лучше и не придумаешь.
Кто-то стал выходить на середину улицы, чтобы получше прицелиться в кружившие в отдалении на приличной высоте лодки. Те еще грозили атакой на бреющем, но как-то не очень убедительно. Ростик прокричал:
— Прекратить огонь! Батальон, стройся! — И уже потише добавил: — Раненых подберут жители окрестных домов.
Он посмотрел в ту сторону, где осталась больница, где были мама и Любаня. Но до них было очень далеко, следовало, как минимум, обойти стадион. Вот им-то Ростик и решил заняться. Но не из-за мамы и Любы, а потому что не хотел оставлять противника в тылу.
— Приказываю — идем штурмовать стадион. Там на поле пурпурные устроили временную базу самолетов, их нужно… придавить.
Настроение людей поднималось. И хотя усталость, голод, недавно пережитая горячка боя делали свое дело, но многие уже улыбались, поблескивая зубами и глазами на закопченных лицах.
Батальон построился довольно толково, гораздо толковее, чем прежде.
— На стадион, шагом…
— На стадион идти придется через центр, — отозвался из строя Чернобров. — А там, я слыхал, в Белом доме гауляйтер засел. Борщагов, то есть райкомский секретарь.
Разговор с командиром из строя был нарушением устава, но Чернобров у всех на глазах подпалил лодку и — что было еще важнее — заставил ее отвернуть, а сам остался жив.
— Их тоже неплохо бы придавить, — мрачно отозвался кто-то сзади.
— А куда они денутся? — звонко спросил кто-то третий, и Ростик со всеми заодно ухмыльнулся.
Кажется, он становился комбатом победителей. Это было очень приятно, можно было и посмеяться. Хотя бы до следующего боя.
Движение к центру города прошло спокойнее, чем Ростик думал. Никто к ним больше не приставал, только те, кто был готов драться, и, как правило, со своим оружием. Как правило, с арбалетами.
Ростик шел рядом со строем, на тротуарчике, и именно потому, что оказался чуть выше остальных, хорошо видел плечи солдат, оружие, пилотки или каски, неправильные ряды стволов или арбалетных луков.
Ростик хотел было заняться делом, узнать еще что-нибудь полезное про летающие лодки пурпурных, но выискать в этом строю лысого было практически невозможно. Да и идти было не так уж далеко. Минут через семь-десять ходу дома стали двухэтажные, из хорошего белого кирпича, который считался настолько красивым, что его даже не штукатурили. А потом и вовсе начался центр города.
Минуя многоэтажки, иные из его солдат спрашивали у людей, выглядывающих в окошки:
— Эй, Марья, до пурпурных далеко будет?
Как правило, очередная Марья начинала бойко отвечать, но иногда и отмалчивалась. Власть в городе была непонятная, а советское иго настолько приучило людей держаться в стороне, что даже Полдневье не могло сломить эту привычку.
И все-таки Ростик, топая рядом с батальоном, вполне оперативно получал сведения, что до поста наемников под командованием пурпурного было две троллейбусных остановки, двести метров, пятьдесят…
Когда они выглянули из-за поворота, то рядом со свежевозведенной рогаткой никого не было. Охрана поста разбежалась или отступила на заранее подготовленные позиции.
Шлагбаум оказался врыт халтурно, кто-то ухватился, попросил подсобить, ему подсобили, и через мгновение все сооружение уже свалилось на асфальт, выдернутое из земли, как гнилой зуб. Пошли дальше. Но уже недолго, за поворотом начинался садик с памятником воинам-освободителям, а за ним виднелась и статуя Ленина с вечевым колоколом на вытянутой вперед руке.
— Батальон, рассыпаться цепью! — негромко проговорил Рост.
Его услышали, зашуршали и затрещали кусты, в садик вошло уже вполне развернутое по фронту, готовое к линейному бою подразделение. Рядом с Ростиком оказался Чернобров.
