У меня голова шла крутом, к тому же музыку сделали громче и она била по мозгам, вызывая легкую, но напрягающую тошноту. Я встал и решил подыскать место потише, что привело меня сначала к бармену, где я за все расплатился новенькой карточкой, а затем в какое-то подсобное помещение, с диваном, столиком и широким зеркалом. Угнездившись на узком диване, я прикрыл ладонью глаза от света и быстро провалился в пульсирующий нервный сон.
Тяжелые капли дождя били в размокшую глину, словно пули, поднимая водяную пыль и фонтанчики грязи. Тучи висели над землей толстым слоем, едва пропуская свет солнца.
С первых шагов я не удержался и плюхнулся на колени. Это испугало меня до одури — впервые в жизни я оказался пьяным во сне. А вокруг тот же чужой лес, и та же дорога через него, с размытыми следами гусениц и широких колес.
— Черт! — прошипел я, пытаясь подняться.
Испуг во мне нарастал, не только из-за совершенной немыслимости состояния, но и оттого, что я вспомнил слова Кирилла. Не того, который нанял меня сценаристом, а того, который взял снайпером. Он говорил, что если я умру во сне, то наш неписаный контракт потеряет силу. Даже если не в бою умру, а так просто. Погибнуть же пьяным в здешних условиях было проще простого — появись над головой рейдер, я был бы для него очень легкой мишенью. К тому же впервые в подобных снах я оказался совсем без оружия, в костюмных брюках и свитере, то есть в том, в чем уснул.
И все же боевой опыт так просто не пропьешь. Первым делом я скатился с дороги и залег в большой луже, затем подумал и ползком начал углубляться в лес. Что делать дальше, представлялось смутно, но во мне крепко сидела уверенность, что без оружия лучше уйти от дороги как можно дальше. Наконец я устал и залег за рухнувшим перегнившим деревом. Где-то, наверное километрах в трех от меня, застучал пулемет калибра 7.62. Кажется, наш, российский. Грохнула граната, выпущенная из подствольника.
— Жарко тут у них, — шепнул я.
Падающая с небес вода и чувство близкой опасности отрезвили и освежили меня. Не полностью, я все еще был в стельку, но голова начинала работать все яснее. Слева короткими очередями пулемету ответили трое автоматчиков. Затем присоединился четвертый. Этот вообще был профи — посылал с каждым нажатием на спусковой крючок ровно по три пули. Такому приему за день не научишься. Надо нажимать на спуск, говорить про себя «двадцать два» и лишь после этого отпускать. Казалось бы, просто, но на самом деле выдержка должна быть железная. И просто на стрельбище, когда грохот кругом, а автомат дергается в руках, швыряясь гильзами, и уж тем более в бою. Но, несмотря на ответный пулеметный огонь, неведомый стрелок продолжал, как ни в чем не бывало, — «тук-тук-тук, тук-тук-тук». Наконец пулемет умолк.
И только тут до меня дошло, что это первый сон из странной военной серии, где людское оружие работает против людского. Мало того — российское против российского. На тренажере, как называл его Хеберсон, ничего подобного никогда не было.
«Похоже, прав Кирилл, здесь все иначе», — подумал я.
Стрельба еще какое-то время продолжалась, смещаясь в сторону, затем стихла, через лес здесь никто не ходит — просто некуда, в основном движение происходит вдоль дороги, а все отклонения отрядов связаны с подавлением артиллерии на господствующих рядом с дорогой высотах. Поэтому, углубившись в чащу, я ощущал себя в относительной безопасности. Проснуться по собственной воле, я уже знал, не получится, так что оставалось одно — продержаться живым до того момента, когда меня разбудят. Найдет ведь кто-нибудь меня на диване! Вот только когда — неизвестно.
Ливень усилился, стало почти темно. Я промок до нитки, и меня начало знобить, чего раньше во сне никогда не бывало. Кажется, алкоголь начинал отпускать под воздействием прохладной воды, а следом за этим, как водится, наступало похмелье. Хотя до полного отрезвления, я чувствовал, было еще ох как далеко!
Вдруг с удивлением я услышал совсем рядом человеческий окрик, причем кричали по-русски.
— Давайте! Вперед, вперед!
«Кого это понесло через лес? — подумал я, прекрасно осознавая, что в нынешнем состоянии любая встреча будет лишней. — А главное, зачем?»
