Лейтенант оторвался от даровавшей прохладу брони спидера и, сделав над собой усилие (как ему показалось, незаметное), заговорил со смежниками первым, обратившись, естественно, к необычному мальчику.
— Итак, Алекс, вы решили задержаться.
— Да, лейтенант, мы решили.
— До Каналграда отсюда далеко.
— Мы помним это, лейтенант.
— Алекс… Если вы хотите, я могу оставить с вами двоих солдат, — чувствовалось, что столь необычное предложение далось десантнику нелегко. Но путь до Каналграда, ближайшей поселенческой базы Русенты, и в самом деле был далёк.
— Всё в порядке, лейтенант, не хотим. Но мы благодарим вас за помощь.
Все формальности были соблюдены. Колонне десантников ничто более не мешало начать движение — сперва на север, потом на восток. Трое разведчиков оставались «ходить», как на их языке называлось внешне бесцельное и беспорядочное брожение по замысловатым траекториям вокруг только им одним ведомой центральной точки. А людям Сильфонта предстоял с задержкой на сутки марш след в след за десантниками, хотя это никого, кроме их самих, не интересовало.
* * *
Люди Сильфонта старались называть себя старомодным словом «эвакуирующиеся». Но в глазах русентийцев, да и по факту, они были обычными беженцами. В Русенте их ждал лагерь — с фермами и лесопосадками, обеспечивающими продовольственный минимум, а также со строгой охраной, по умолчанию презирающей любого рождённого за границами русентийской цивилизации: «Вы жили под чужаками!», — именно так, с плевком и напором на звуки «ж-ж-ж».
Поэтому беженцы задались целью увезти из Сильфонта всё до последнего куска пластика или металла — а точнее, всё, на что не позарились десантники. Изодранные металлические щиты из заброшенных шахт в лагере можно будет попробовать поменять на лекарства, сданный на вес пластиковый неликвид позволит на пару вечеров забыться с флаконом напитка дурманящего класса («невозврат опустошённого флакона в центры ресайклинга подпадает под нарушение статьи… административного уложения»).
Как это обычно и бывает, сбор матценностей затянулся. В очередной самый последний момент обнаруживался давно заброшенный штрек, затерянный склад или безнадзорный цех, и великий праздник грабежа продлевался ещё на час, или два, или три… Сумевшие вовремя остановиться ехали теперь в десантной колонне, а более жадные согласились с рисками самостоятельного путешествия до русентийской территории. Десантников судьба отставших не волновала, проформы ради коренастый лейтенант распорядился выдать десяти человекам трофейные лазерные резаки и произвёл их в ополченцы. Не навсегда, конечно, а только до встречи с пограничными патрулями Русенты.
Тощий и дёрганный парень лет двадцати, неизвестно за какие заслуги включённый в список вооружаемых беженцев, устал, наконец, принимать героические позы и лениво глядел на всё такое же голубое небо. Двое ополченцев постарше выбрали для отдыха место позачётнее, на мягкой травке и с невысоким кустиком за спиной. Несколько десятков невольных старателей лежали и сидели в полнейшем беспорядке. Где-то далеко в земле притаился ржавый гвоздь, не найденный за дни поисков, но у людей Сильфонта больше не было сил, чтобы продолжать охоту на металл.
В густом кустарнике в паре сотен метров отсюда послышался треск ломающихся веток. Молодой ополченец вскинулся, его опытные товарищи повернули головы к источнику шума. Им оказался вырвавшийся из зарослей на луг чумазый пацан. Не усмотрев в нём угрозы, обладатели оружия успокоились. А между тем, мальчишка со всех ног устремился к людям. Он закричал бы, но ему недоставало дыхания.
Интуитивно определив направление на ближайшего из ополченцев, бегунок помчался к нему со всей возможной для его возраста прытью. Поскользнулся на траве, удержался, прибавил скорости. Достигнув цели, малой прохрипел:
— Ч-черви… Атака! Ну черви же!!
— Заткнись! — грубо, но пока без агрессии оборвал его ополченец.
— Черви! Черви! Черви идут, — казалось, что мальчишка вот-вот расплачется от того, что ему не верят. Он беспомощно посмотрел налево, направо в надежде увидеть у взрослых заинтересованность. Её не было. Люди Сильфонта слишком устали за последние дни, чтобы отреагировать на очевидную нелепость от глупого ребёнка.
