Мир приключений, 1977 - страница 369
В годы старости, совпавшие с периодом подготовки мировой империалистической войны, он пришел к убеждению, что надежды на счастливую жизнь и свободное развитие народов в современных ему общественных условиях несбыточны. К сожалению, никакого иного пути для создания совершенного государства Жюль Верн указать не мог. Его мысль не сблизилась с научным социализмом.
Но даже в самый трудный период своей жизни, в годы решительной переоценки ценностей, он не терял веры в Человека, в его высокое назначение и его будущее. Не об этом ли говорят слова Кау-джера, которыми Жан Жюль-Верн заканчивает свою книгу о писателе, так много сделавшем для мировой культуры?
«Мы умираем, но дела наши продолжают жить, увековеченные теми силами, которые мы вызвали в себе. Мы оставляем на жизненном пути неизгладимые следы. Все, что происходит, предопределено предшествующими событиями, и будущее — не что иное, как неведомое для нас продолжение прошлого».
Жюль Верн скончался семидесяти семи лет, 24 марта 1905 года.
Он оставил десять неопубликованных книг. До конца 1910 года, каждое полугодие, как это делалось на протяжении сорока двух лет, он продолжал дарить читателям новый том «Необыкновенных путешествий».
В 1907 году на кладбище Мадлен в Амьене был поставлен надгробный памятник работы Альбера Роза: Жюль Верн поднимается из могилы, отталкивая плечами мраморную плиту. Скульптурное изображение столь же символично, как и выгравированная на постаменте эпитафия — «К бессмертию и вечной юности».
Дмитрий Биленкин. СИЛА ВООБРАЖЕНИЯ
Обсуждали не так давно новую книгу. Журналисты, писатели, ученые (книга была о науке) говорили о ней разное, но с восхищением. Академик, ученый с мировым именем, даже сказал, что прочел ее в один — нет не присест — пристой!
И книга того стоила. Ее автор и раньше талантливо писал о науке, но тут он превзошел сам себя. Под конец предоставили ему слово. Что обычно в таких случаях делает автор? Кланяется и благодарит…
Этот сказал иное:
— Недавно случилось мне быть в лаборатории, где компьютеры последнего поколения обучают музыкальному сочинительству. При мне эти электронные ящики на основе народных мелодий импровизировали свои, машинные, вариации. Я сидел и слушал. Что ж, музыка как музыка; далеко не Чайковский, хотя порой звучали мелодии не хуже тех, которые для эстрады сочиняют иные заурядкомпозиторы. Словом, кроме самого факта машинного творчества, ничего особенного. И вдруг меня проняло так, что неделю потом я ходил под впечатлением… Машина — машина! — неожиданно взяла да и сымпровизировала мелодию Дунаевского к известной песне из фильма «Волга-Волга»! И вот тут я понял, что нам всем пора ускоряться…
Тут было над чем поразмыслить.
Среди готических храмов есть такие, которые строились десятилетиями, а то и веками. Поколения мастеров сменяли друг друга на лесах, и все они работали одинаковыми приемами, использовали одни и те же строительные материалы, А приходя домой, эти люди зажигали по вечерам коптящие, как и тысячелетия назад, масляные лампы. Новости меж городами распространялись с той же скоростью, что и в Древнем Египте. Редкие новинки средневековья — мыло, часы — входили в быт едва не столетиями. И так во всем.
Нам трудно себе представить этот мир застывших вещей и стойкого уклада, где сын наследовал ремесло отца и деда, плоская Земля пребывала центром Вселенной, над всеми бдил бог, а выходное, дней молодости, платье бабушки, случалось, перекочевывало в сундучок внучки. Эта жизнь не была спокойной и безмятежной; пожарами по ней прокатывались войны, сильный забивал слабого, а злая чума выкашивала тех и других, едва не половиня население целых стран. Но ритмичная повторяемость событий напоминала бег волн, то высоких, то низких, но, в сущности, однообразных. Качественные изменения жизни зрели незаметно, и тысячелетиями святой истиной казались слова: «Что было, то и будет; что делалось, то и будет делаться, — и нет ничего нового под солнцем».
Наше время, постоянством которого стала быстрая изменчивость, смотрится на фоне истории кратким мигом.
Снова нам трудно себе представить, каким шоком отозвался в душах промышленно-технический перелом недавнего прошлого. Когда с ужасающей скоростью — аж до тридцати километров в час! — побежали первые паровозы, то из уст современника вырвался вопль: «Каждый, кто сядет на это чудовище, проникнется его скоростью и погибнет. А женщины, когда услышат его гудок, станут преждевременно рожать, и все мы вымрем, как вымерли мамонты».
