Время отметает ошибки либо подтверждает чутье художника, которое, по словам Чехова, иногда стоит мозгов ученого. Но где та грань, когда вымысел переходит в прогноз?
Интересны предположения писателя об огромных материальных затратах, которые потребует космический перелет, и возможном международном сотрудничестве. Изобретательность и деловитость американцев стимулируются инициативой француза. Благодаря Мишелю Ардану экипаж «вагона-снаряда» становится американо-французским. Проект воплотился в жизнь, потому что «Пушечный клуб» решил «обратиться ко всем государствам с просьбой о финансовом соучастии».
Самый живой отклик обращение встретило в России. «Россия внесла огромную сумму — 368 733 рубля. Этому не приходится удивляться, принимая во внимание интерес русского общества к науке и успешное развитие, достигнутое астрономией в этой стране благодаря многочисленным обсерваториям, главная из которых (подразумевается Пулковская. — Е. Б.) обошлась государству в два миллиона рублей». Всего же на операцию «Колумбиада» было израсходовано — по калькуляции «Пушечного клуба» — 5 446 675 долларов!
Сумма громадная, учитывая многократную девальвацию доллара за истекшие сто с лишним лет, но совсем незначительная по сравнению с реальной стоимостью осуществления программы «Аполлон»: 25 миллиардов долларов[31].
Во что будут на деле обходиться космические исследования, Жюль Верн, при всей его богатой фантазии, предвидеть, конечно, не мог.
«Вокруг Луны», как и первая часть дилогии, зиждется на строгих расчетах. Когда Этцель готовил отдельное издание, Жюль Верн попросил его дать роман на просмотр знающему математику. Бертран, секретарь Академии наук, размышлял над этими проблемами восемь дней и вернул рукопись с коррективами, предусматривающими возвращение снаряда, чтобы не дать ему затеряться в Солнечной системе.
Замысел «Вокруг Луны» получил математическое подкрепление. Интуиция соединилась с точным расчетом, основанным на ньютоновской механике.
Тот же Фрэнк Борман позднее вспоминал, что когда его жена, прочитав «С Земли на Луну», встревожилась за судьбу мужа, он, чтобы успокоить ее, посоветовал прочесть продолжение.
Современная космонавтика, подтвердившая прозорливость Жюля Верна, внесла, конечно, свои дополнения, идущие значительно дальше дальновидных прогнозов писателя. Нельзя также забывать, что лунная дилогия принадлежит к его лучшим произведениям. Блестяще построенный сюжет, стиль, композиция, остроумные диалоги — все до последних мелочей выполнено на уровне зрелого мастерства автора «Необыкновенных путешествий».
Издатель, предвидя трудности с парижским епископатом, опасался, что роман вызовет возражения духовной цензуры.
Жюль Верн на это ответил:
— Барбикен же сказал перед полетом: «Пусть сохранит нас бог!» Разве этого недостаточно?
Жюль Верн, правда, не порывал с католической церковью, хотя и не признавал обрядов. Скорее это было данью традиции. Вера в благотворные силы науки вытесняла из его сознания бога. Когда Елена Гленарван обратилась к Паганелю с восклицанием: «Да поможет нам бог!», географ уточнил: «Он нам поможет, мадам, если мы себе сами поможем».
Этцель, близкий по своим взглядам к атеизму, немало способствовал постепенному отходу писателя от ортодоксальной веры. И вместе с тем в вопросах политических издатель проявлял большую осмотрительность, чем его автор, выросший на идеях Сен-Симона[32] и осуждавший любые формы угнетения человека человеком.
Этцеля приучили к осторожности прежде всего цензурные требования. Считаясь с издателем, Жюль Верн нередко шел на уступки, но случалось и так, что долго и упорно сопротивлялся. Дискуссию в письмах вызвал, в частности, образ капитана Немо.
Жюль Верн хотел его сделать поляком. Писатель сочувствовал польским повстанцам, участникам революций 1831 и 1863 годов. Репрессии царского правительства против освободительного движения в Польше вызывали его возмущение.
Этцель возразил: цензура не потерпит, если Немо будет нападать на русские корабли. Ведь Александр II сохраняет нейтралитет в отношении войн, которые ведутся Наполеоном III.
